Vox Humana | страница 28



Как часовые, обступают ели –
Во все глаза глаза мои глядели:
Там худший боров лошадь перерос.
Ах, знает бойня Мясокомбината,
В каком Йоркшире эти поросята:
Уже консервы покупаю я.
Там боров Митька – что, вам правды мало? –
Отлично нес бы к Риму Ганнибала.
А если лгу я – значит, я – свинья.
1935

2. ЦЕНТАРХИВ

Ошибки былого. Зачеркнутый быт.
И только сотрудники — живы.
Здесь – мертвая тишь Центрархива.
Обломы – шкафы. Мышью время бежит.
Архивчиком был он. Внушительный вид
С четвертого принял созыва.
Веками он пух – и теперь он лежит,
Тучнейший наш Архив Архивыч.
Белее колчаковцев есть в нем листы,
И дел полицейских мундиры чисты:
Все в синие папки одеты.
Меж венских двух стульев Тынянов сидит.
Он нужные темы, как ус, теребит.
А я – нумерую сонеты.
1935

3. УСЫПАЛЬНИЦА

Купались в молоке громоздкие царицы,
Чтоб снизился объем, чтоб побелела грудь.
Но, «в Бозе опочив», должно быть, в Млечный Путь
Угодно им нырять… А может ангел мыться?
Смолянки – далеко не красные девицы –
Шептались меж собой – в чем их ошибок суть? –
Что в город Бозу – рай, с дороги, завернуть:
Что в Бозе сладкий сон всем трутням вечно снится.
Огромный дортуар, где, сняв короны, спят
Цари. И мирных снов не знавший каземат.
Туристов табуны пасу я в этой «бозе».
Приемля мой рассказ в весьма неполной дозе.
Чуть слушают они, превозмогая сплин,
Как заживо людей покоил равелин.
1935

4. ИОАНН АНТОНОВИЧ

Забытыми в глуши, опальными – что время? –
Расстрелянными – им удел блаженный дан –
Бездомными – их тьмы! – ты грозно правишь всеми,
Прообраз всей Руси – несчастный Иоанн.
Мы – узники, как ты. Мы свой гражданский сан
Пятнали донельзя… вредительствами ль теми?
На тучный чернозем зароненное семя,
Мы Марксу предпочли порочный круг дворян.
Пока фарфор шел в горн и Ломоносов пел –
Один из всех ты был, царевич, не у дел:
В глухой квадрат стены твои глаза смотрели.
Мы можем говорить и думать о расстреле.
Но, горше всех других, дана нам мысль одна:
Что справится без нас огромная страна.
1935

5. ПАВЕЛ ПЕТРОВИЧ

Еще Суворов шел, походным будням рад.
Был чист альпийский снег – листок для русских правил.
Держался на воде, как лебедь, Приорат.
Испанию кляня, иезуит лукавил. –
Он – Первым был. И он, как вехи, троны ставил
В помоях. Вечный принц, он правил невпопад.
Во сне он муштровал запоротых солдат, –
Палач и мистик, царь и раб Господень – Павел.
История на нем мальтийский ставит крест.
Отверг он, петушась, свой гатчинский насест:
Он зодчих торопил кирпичный гроб закончить.
В короне набекрень, почти сдержав кинжал