Сидорук много чего слышал про Сорокина. Но сейчас в памяти всплывали лишь рассказы о том, когда и за что Сорокин может вмазать, как сильно бьет и куда бить любит больше всего. Сидорук мучительно вспоминал — в живот или в морду. Так и не вспомнив, прикинул — оперативник опытный, ударит в живот, чтобы следов не осталось. Сообразив это, руки сложил, как футболист при штрафном.
Сорокин с интересом наблюдал превращения лица Сидорука. Потом добродушно рассмеялся, хлопнул его по плечу и сказал:
— Да все нормально. Расслабься.
Так деревня узнала, кто в ней „основной“. Сорокина стали называть „Генеральный“. То ли по званию — генерал все-таки, то ли из-за имени-отчества — по бывшему генсеку.
Прошло еще два года.
Соседство с милицейской шишкой для березниковцев оказалось полезным. Местные власти, старясь выслужиться, безо всякой просьбы Сорокина отсыпали щебенкой дорогу, что вела к деревне через лес и поле от основного шоссе, Починили мост через овраг. Не все, но через один фонари на улицах Березников осчастливили лампами и даже включали их по вечерам.
Однако особой суматохи вокруг генерала не наблюдалось. Ни машин с мигалками, ни поста охраны, ни других примет государственного отдыха государственных же деятелей.
Местный учитель истории, который до перестройки слыл главным диссидентом и даже периодически имел неприятности с райкомом партии, теперь заделался основным коммунистом, ругая гайдаро-чубайсовскую клику и ренегата Ельцина. Аналитический, по его собственному мнению, склад ума заставлял историка во всем видеть скрытый смысл и давать всему политическое объяснение.
Разумеется, скромный дом Сорокина и такое же поведение было объяснено быстро. Конечно, Сорокин берет взятки. Это не вопрос. Но он — умный. И потому, дабы взятки скрыть, он и построил дом в два этажа, но без всяких там „джакузь“, чтобы все видели: живет скромно и глаз людских не боится. Не Корейко. За парусиновыми штанами не прячется. А на самом деле, продолжал разъяснения соседям учитель, где-нибудь в Барвихе или на Николиной Горе стоит у Сорокина настоящая дача — шикарная и огромная, как и положено высшим госчиновникам иметь на ворованные деньги.
Объяснение казалось разумным, но трогало березниковцев мало, поскольку сам Сорокин приезжал редко, что вроде бы лишний раз подтверждало правоту учителя, но вел себя тихо, гостей не принимал, с соседями был приветлив без заискивания и улыбчив.
Забавляло то, что больше всего генерал любил заглядывать к жившей напротив паре — врачу-гинекологу и его жене, работавшей секретарем в суде. Не стыковалось как-то, что бывший опер привечает секретаршу, человека профессии маловыразительной, что он, большой русский мужик, любит общаться с еврейской парой, причем не стыдившейся и не скрывавшей своей, с точки зрения березниковцев, врожденной беды. Но поскольку Сеню с Розой в деревне любили, часть этой любви, но уже в виде терпимости к высокому положению „Генерального“, перешла и на Сорокина.
