— А у вас много детей?
— Восемь.
— У-у!
— Старшие трое в лагере, скоро вернутся.
— Однако силен, бродяга, — сказал Крабов. — У меня двое, и то… Но жена у меня, хлопцы, мировая. Преданная, полный друг, эх, какая у меня жена. А вот у него — ведьма.
— Ну, допустим! — обиделся прокурор; ему захотелось тоже похвастать женой, и он сказал: — Она у меня красивая, захотела сбросить десять кило и сбросила, не то что я.
— С такой оравой и сорок кило сбросишь, — заметил Крабов. — Но я что-то не заметил, уж и слониха, в пару тебе. Шучу, шучу!
— Детей бы на лето в деревню вывозить, — мечтательно сказал Попелюшко. — Чтоб они на вишни лазили. Малину бы ели…
Хозяин, улыбаясь, встал и отворил окно. В него ворвался свежий воздух с дождевой пылью, прохладный и вкусный, как ключевая вода. На дворе быстро темнело, часто полыхали молнии. Савин пощелкал выключателем.
— Вот мудрецы — как гроза, выключают свет,
— Может, в этом есть какой-то смысл?
— Какой там смысл. Невежество. В бога не верят, а грома боятся. Иконы порубали, вернулись к язычеству. И домовых видят, и уж заведующую птицефермой убитую видели, как ходит привидением с кровавым топором в голове — из-за этого топора высока, рассказывают. Я говорю: кто встретит, пришлите ее ко мне, для выяснения.
— Однако! — встревожился прокурор. — Шутки шутками, но как же мы теперь поедем?
Дождь продолжался затяжной, и было ясно, что сумерки, пришедшие с ним, уже не разойдутся, а грунтовые дороги развезло и затопило.
— Оставайтесь ночевать, — предложил Савин.
— Не могу. У меня завтра суд, — сказал прокурор. — Слушается важное дело, мне надо, хоть расшибись.
— А мне к восьми на службу.
— Так всем надо, — сказал Савин. — И меня вон в горком вызывают зачем-то.
— Греть будут?
— Конечно уж.
— Нет, но как же мы поедем?
— Вы спите у меня, — беззаботно сказал председатель. — В два часа ночи за мной придет машина, я вас разбужу, вместе поедем. Учитывая дорогу, к восьми в город доберемся, а застрянем — скопом вытащим; видите, двойная выгода.
Видя, что гости заколебались, добавил:
— О мотоцикле не беспокойтесь, мои кузнецы починят, потом подошлете милиционера.
Крабову очень не улыбалось ехать на мотоцикле ночью, в грязь, по незнакомым дорогам, и он сообразил, что, как начнут биться в колдобинах, коляска под прокурором точно сломается, как пить дать.
— Идет, — сказал он. — Где у тебя сапоги высушить?
Они развесили мокрую одежду на холодной печке. Прокурор остался в необъятных черных трусах, а милиционер — в солдатских холщевых кальсонах, застегивавшихся у пяток на пуговки.
