Савин и Крабов бросились под густой вяз, листва которого зашумела, как водопад. Но прокурор только глубже нахлобучил шляпу. Он не мог уйти; поправляя мокрые сползающие очки, он рвал, рвал, отправлял в рот сочные, сладко-кислые, ни с чем не сравнимые ягоды. Савин и Крабов кричали ему, звали под дерево, а он лишь отмахивался.
Под старым вязом было сухо, уютно, как в шалаше; по стволу бежали вверх и вниз муравьи.
— Вы славно живете. Как при коммунизме, — сказал Крабов. — Общественные вишни, уток не воруют, малину никто не ест.
— Ну этого добра у нас есть, — уклончиво отвечал Савин. — Хорош дождичек, на картошку.
— Да, для картошки хорошо, для всего хорошо. Мотоцикл я собирался мыть, теперь и не надо.
— Пьют у нас, вот где бич, — вдруг глухо сказал Савин. — Словно одичали. Бьюсь, бьюсь, невыходы на работу, драки, сведения счетов, самогон, хамство. Ничего святого. Работать не хотят, а всем все — до лампочки… В зверя вырождается народ. Не кончится это добром.
— Ну, пессимизм… Бросьте. И не говорите это нигде.
— Верно. Это я так… Дождик, точно, мировой, очень кстати.
Они постояли молча, наблюдая за прокурором. Сквозь листвяной шатер просочилась наконец и потекла первая струйка.
— Эх! — махнул рукой начальник милиции и полез под дождь, в мокрые кусты. — Эх, вот когда она свежа!
Чтобы не оставаться одному, председатель, поеживаясь, тоже вышел, сорвал две-три ягодки, потом неожиданно разохотился, стал проворно выбирать.
— С того края заходите, там от солнца она ядренее!
А прокурор, поливаемый дождем, рвал горстями, спешил, чавкал, хлюпал губами, он прямо-таки пришел в исступление; от малинового вкуса его пробирала дрожь; спина желтела под мокрой прилипшей рубахой, штанины были в земле и репьях, со шляпы струйками текла вода, а он все продирался, обжигался о крапиву, бранился, бросался к богатым, щедрым веткам:
— Ах, хороша малина! Ах, хороша-а-а!
— Да, может, в дом пойдем? — сказал председатель, с улыбкой и с жалостью глядя на желтую спину прокурора.
— Пойдем, пойдем. Сейчас! М-м…
Дождь, что называется, пришпарил.
Тут уж не выдержал и прокурор. Теряя тапочки, он грузно побежал по картошке, а за ним начальник с председателем.
Они ввалились в сени, хохочущие, толкаясь, как мальчишки; выяснилось, что прокурор бежал с сорванной веткой, которую общипывал на ходу.
— Вот это малина! Ну и малина!
Разулись и вымыли ноги под щедрыми струями, бежавшими с крыши на крыльцо. Дождь перешел в ливень, молнии так и сыпались, с близким шипением. На прокуроре не осталось сухой нитки.
