— Немецкий офицер дал мне честное слово, что никого не расстреляют, если не будет попыток к бегству.
— А ты ему веришь? — спросил Шумич.
— Их офицеры слово держат, это осталось у них от прусского дворянства, со времен феодализма.
— Держат… держат в романах, — усмехнулся Почанин.
— Говори, что хочешь, — сказал Тайдич, — но я дал ему слово, что в эту ночь никто не убежит. Хочу, чтобы было больше живых, а не мертвых, достаточно мы их уже посеяли.
— А кто тебя уполномочивал давать слово? — спросил Шумич.
— Сам себя уполномочил и уверен, что поступил правильно.
— Эх, уверен, — пробормотал Черный. — И четники уверены.
— До сего времени у тебя не было причины сравнивать меня с четниками.
— Зато сейчас есть, — сказал Шумич. — А как ты сдержишь свое слово?
— Буду сторожить не смыкая глаз.
— И заявишь, если кто попытается?
— Не позволю, чтобы пострадали все из-за двух-трех незадачливых дураков, которые не могут успокоиться! Немец не обманет, немцы вообще не любят лгать, особенно офицеры. Никто не заставлял офицера давать слово, а если дал — так и будет.
— Слыхал? — обернулся я к Борачичу.
— Слыхал! Пусть себе говорит, с ним мы справимся просто.
— Как просто?
— Я знаю как.
Двери снова отворились, опять вошли люди и стали отыскивать себе место. Мы думали, что это уже последние, но тут пришли наши могильщики. На пороге они артачатся, не нравится им ночлег, пытаются объясниться, спрашивают, в чем провинились. Один клянется именем покойного отца, что никогда коммунистом не был, другой твердит, что он ярый националист, но часовые им не верят и заталкивают прикладами в барак. Наконец двери затворились и заскрежетал ключ. Один из четников зажег спичку и обомлел.
— Гляди-ка! И вы здесь?
— А как же, — отозвался Шумич. — И вы тоже, как мне сдается.
— Заперли нас с коммунистами! — раздался полный ужаса крик.
— Да, и сейчас мы вас съедим! — сказал Шумич.
— И жрите на здоровье! — прогнусавил чей-то голос. — Меня другая забота гложет. Вы готовитесь бежать, это точно, а завтра нам за это расплачиваться? Не выйдет, клянусь покойным отцом и матерью, мы глаз не сомкнем и, чуть заметим что подозрительное, кликнем стражу.
— Нашелся у нас и свой, который будет нести караул, тебе не обязательно.
— Не знаю я, кто у вас есть, а кого нет, но из-за вас вечно нам достается.
— Сейчас уж ничего не получится! — Борачич скрипнул зубами.
Наступила тишина. На крыше зашелестели дождевые капли, сначала боязливо, словно приноравливаясь, потом все громче. Молния осветила стропила над нашими головами. В горах, с обеих сторон Тары, катясь к Кому, загрохотал гром. В перерывах между ударами было слышно, как Борачич пилит консервной банкой кандалы у Дринчича и, тщетно пытаясь их разорвать, ворчит:
