Действительность превзошла самые смелые Глашины ожидания. Полки были доверху набиты штапелем, майей, сатином, маркизетом и еще какими-то тканями с заумными названиями вроде: «маттгольдони», «лизетт», «твил».
Глаша купила по привычке (а вдруг после не будет) восемь метров маттгольдони и семь метров твила. С этой минуты она решила скоротать остаток своих дней в Тимофеевке.
Глаше не дали засидеться. Не прошло и недели, как она уже работала медицинской сестрой в новой сельской больнице.
Федор Акундин, отвергший в прошлом сердечные Глашины притязания, не сомневался в успехе предстоящих переговоров. И впрямь, при виде Феди сердце Глаши дало несколько перебоев, как солдат, сбившийся с ноги, и потом еще долго трепыхалось и подскакивало, пока не обрело надлежащего ритма. Правда, в этом матером, кудлато-плешивом мужике с трудом проглядывался прежний веселый гибкий, словно ивовая лоза, Федя. Все же это не помешало Глаше с благосклонностью отнестись к брачным устремлениям Акундина.
В конце этой памятной встречи, после того, как были обсуждены жилищно-бытовые вопросы, а также проблемы воспитания хряка и транспортировки барды, после того, как Федя дал ложную клятву выпивать только по большим советским и церковным праздникам, Глаша спросила:
— А где ты, Федя, работаешь?
— Нигде.
— Это как понимать?
— Кормлюсь чем бог послал.
— Спекулируешь?
— Бывает.
— И манафактурой спекулируешь?
Глаша люто ненавидела спекулянтов мануфактурой.
— Случается, и манафактурой.
— Как же тебе не совестно людям в глаза глядеть?
— А мне бара-бир!
— Смотри, Федя, посадят тебя.
— Теперь много не дают. Как-нибудь перебьешься. Будешь передачи носить, — отшутился Федя.
— Не буду я носить.
— Это почему же?
— Не пойду я за спекулянта, — вздохнула Глаша, прощаясь со своей девичьей мечтой.
— Не подходим для вас, значит. Городские мы. Образованные. Босоножки одела и воображаешь. Тьфу!
Федя смачно сплюнул.
— На жену плюйся, а я тебе еще не жена, — сурово сказала Глаша.
— Нужна ты мне в жены с такой фотографией, — сказал Федя, обиженный отказом. — Ты в зеркало глянь. С такой рожей и под фату лезешь!
Акундин несколько недооценил полемических возможностей Глаши. Это была его ошибка. Длительная тренировка в очередях выковала из Глаши незаурядного полемиста резко атакующего стиля. К тому же повседневная практика необычайно развила ее голосовые связки. Она без особого труда могла перекричать в троллейбусе болельщиков, спешащих на матч, если даже они все разом обсуждали шансы «Спартака» и «Торпедо».
