— Вот что, мыслитель, будем закругляться. В последний раз спрашиваю: шкурки бар?
— Джок! — ответил Жандарбеков и пошел прочь.
Лошатников учуял что-то неладное. Вечером приехал из райцентра председатель колхоза. Он пригласил к себе артистов. После сочного бешбармака, приготовленного из молодого барашка, забитого тут же за юртой, подали в пиалах сурпу. Отхлебывая крепкую, как коньяк, бульонную настойку, Лошатников спросил:
— Хороший чабан этот Жандарбеков?
— Шибко хороший, — ответил председатель. — Я бы его принял в колхоз.
— Он разве не колхозник?
— Чабан… по совместительству, — улыбнулся председатель.
— Он где работает, в районе?
— Бери выше!
— В области?
— Еще выше! Фельетоны читаешь? Так вот, он пишет! В «Социалистик Казахстан». Понимаешь?
Посудинка задрожала в мужественной руке куплетиста. Расплескивая сурпу, он поставил пиалу. Ни слова не говоря, Лошатников вышел из юрты.
На горы уже опустилась ночь. Большая луна огибала островерхий пик, закованный в ледяную броню. У юрт, разбросанных по всему плато, лежали отары. Овцы, покашливая, отходили ко сну. Рослые, хитрющие сторожевые псы, положив массивные головы на лапы, делали вид, будто они дремлют. Великая свежесть от близких снегов, от альпийского разнотравья, от вековых елей, стоявших сплошной стеной чуть повыше плоскогорья, не взбодрила Лошатникова.
«Двуногий идиот! — обругал он себя. Былинный кретин! Кто тебя дергал за язык!»
До него донесся сухой, дробный звук. Будто защелкал, затаившись в траве, большой металлический кузнечик. Лошатников тревожно прислушался. Да, сомнений быть не могло: стрекотание доносилось из юрты Жандарбекова. Лошатников заглянул внутрь. Фельетонист, поджав под себя ноги, сидел на белой кошме. Перед ним на чемодане стояла портативная «Москва». Жандарбеков быстро печатал, шепотом диктуя себе.
— Фельетон? — скучным голосом спросил Лошатников.
— Он самый, — сказал Жандарбеков.
— Про меня?
— Про совместителя.
— Выходит, вы тоже совместитель.
Жандарбеков кивнул головой и с жаром ударил по клавишам.
— Весь мир полон совместителей, — меланхолично заметил Лошатников. — Всем мало одной профессии.
— Что нас еще интересует? — грубовато спросил фельетонист.
— Как он будет называться?
— На заголовок не обидитесь. Подберем что-нибудь подходящее.
— И у вас не дрогнет рука? Я же работник искусства!
— Не дрогнет! — заверил Жандарбеков.
На заре Лошатников покинул жайляу.
Вскоре появился фельетон Жандарбекова. Куплетист сел на мель. Полгода он не дарил публике своих реприз. Он начал подумывать, что жизнь в искусстве ему не удалась. Незаметно подошла зима с ее каникулярной страдой. Как и всегда, в высших эстрадных сферах началась паника. Выяснилось, что не хватает дедов-морозов. Эта история повторялась из года в год. Елочных площадок оказывалось больше, чем рождественских стариков. Об этой пугающей диспропорции много говорили, принимали развернутые резолюции, издавали многолистные приказы, а дедов все равно не хватало.
