Санька участвовал в трех таких крещениях. Каждый раз он не мог отделаться от насмешливо-гадливого чувства. Особенно запомнился ему один новичок. То был худенький парнишка с лицом дефективного переростка. Битых шесть часов он выкрикивал не своим голосом:
— Боженька, крести меня, пожалуйста!
И пророчица Таисия, ползая на коленях по молельной с распущенными волосами, подметавшими пол, истерично подвывала:
— Услышит боженька души моление, услышит. Вижу ангелочка, вижу!
«Что она — придуривается или впрямь психичка?!» — с легким отвращением подумал Санька.
Чтобы не выпасть из общего плана, он время от времени тоже лениво выкрикивал:
— Крести, крести его!
На исходе седьмого часа пареньку стало дурно. Ему дали отдышаться, и все началось сначала. К полуночи ангелы не выдержали и выдали секреты своего арго. Ополоумевший новобранец начал вопить:
— Арус-барус, палку-малкус!..
Тут поднялся невообразимый кавардак. Трясуны вскочили с колен и начали целоваться и метаться по комнате, радуясь, что господь внял их молитвам.
Санька на всякий случай крикнул:
— Мадмий-кадмий, арбуз-марбуз.
Но в общем гаме его никто не услышал. Он поспешил на свежий воздух. «Ну и малахольная команда!» — выругался он вслух и пошел в привокзальный ресторан.
Здесь он здорово надрался водки и пильзенского пива.
Санька вышел из ресторана на боевом взводе. Ему очень хотелось высказаться. И он во всеуслышанье начал предавать проклятию трясунов.
— Сволочи бородатые! — орал Санька на всю улицу. — Бить вас некому!
К нему подошел милиционер.
— Идите, гражданин, домой, — сказал он. — Проспитесь. Вы дорогу сами найдете?
— Спасибо, начальник, — расчувствовался Санька. — Недостоин я вашей ласки. Сволочь я постная, евангельский трясун!
— Ладно, идите, самокритикой будете заниматься дома!
— Хороший ты человек, — сказал Санька. — Одна у меня к тебе просьба.
— Какая? — полюбопытствовал милиционер.
— Не подавай мне руки, товарищ милиционер. Слышишь? Ни в коем случае не подавай. Договорились?
— Хорошо, договорились, — улыбнулся милиционер.
— Что ж тут хорошего, — возразил Санька, — если я трясун!
— Вот что — топай домой, — сказал милиционер, — и чтобы было тихо, спокойно…
— Эх, не занимаешься ты антирелигиозной пропагандой, — с болью сказал Санька. — Всем ты хорош — и погоны, и портупея, и сапоги чищены, одно плохо: пропагандой не занимаешься, не агитируешь.
— Слушайте, гражданин, — начал терять терпение милиционер, — долго я буду с вами вожжаться!
