Вечерами, когда Василий Петрович мечтал об отдыхе, начинался ненавистный разговор об удачливых добытчиках и чужом процветании. Милица Федоровна, пощелкивая отстающим, плохо подогнанным зубным протезом, сообщала младшей сестре о новых приобретениях соседей. Свою информацию она сопровождала сентенциями вроде: «Живут же люди!», «Мы так жить не будем», «Достают же люди!», «Мы не достанем», «Есть же мужья!» и т. д. и т. п.
Адвокат вскипал.
— Мне дадут покой в этом доме?! — кричал он.
— А кто тебя трогает? Разве нельзя поговорить с родной сестрой?
После незначительной паузы снова доносилось щелканье прыгающего протеза. Милица Федоровна изготавливалась для очередного удара.
— Еще одна новость! — говорила она. — Самородовы стали кинолюбителями. Они купили немецкий узкопленочный аппарат и уже накрутили чудесный фильм из своей личной жизни. Они засняли на пленку свою поездку в Крым и на Кавказ. Они засняли буквально все: и как они садятся в машину, и как Сергей Федорович держит руль, и как они завтракают на автостанции, и как жарят шашлык в ущелье под Гагрой, и как моют в Черном море виноград «изабелла», и как обедают в Ялте, Сухуми и Алуште, и как ужинают на озере Рица… Очень содержательная картина, я смотрела ее с захватывающим интересом!
— Люди бесятся с жиру, — вздохнула Инга Федоровна. — Нам так не придется…
— Поставь точку, Инга! — попросил адвокат.
— Поставь запятую, — возразила Милица.
— Так в жизни всегда бывает, — продолжала Инга Федоровна. — Одни швыряют деньги на ветер, в то время, как другим нечего надеть, нечем прикрыть тело…
— Кому это нечем прикрыть тело? — дрожа, словно заведенный мотор, спросил адвокат.
— Тебя это очень интересует?
— Да, очень!
— Не разговаривай с ним, Инга. Он еще нагрубит тебе.
— Нет, я хочу знать: кому нечем прикрыть тело?!
— Как это унизительно! — сказала Инга Федоровна голосом Виолетты, умирающей от чахотки.
— Что унизительно?
— Умоляю тебя, не отвечай. Потерпи! — воскликнула старшая, и по ее лицу покатилась слеза.
— Ты плачешь? Милая, хорошая моя, — простонала Инга Федоровна и смахнула пальчиком слезу с морщинистой, загрунтованной кремами щеки старшей сестры.
— Комедиантки! — вскричал адвокат.
В два прыжка он очутился у платяного шкафа.
— Комедиантки! Кто здесь гол как сокол?! — завопил Сугоняев на всю квартиру.
Справедливости ради следует отметить, что длинный и вместительный, как товарный вагон, шкаф был до отказа набит туалетами Инги Федоровны. Лишь в самом углу висел прижатый к стенке один-единственный парадный костюм Сугоняева.
