В комнату вошел высокий нескладный парень в стареньком, хорошо промытом ленинградскими дождями плаще.
— Это мой Владик! — сказала Настенька, исторгая из глубин своего существа волны любви и света.
Парень вытер запотевшие очки, и его милое и некрасивое лицо изобразило крайнюю степень смущения.
Стоматолог тяжело поднялся со стула. Небрежно кивнув в сторону парня, он сказал Глаше:
— Вечерний прием сегодня отменяется.
— А с острой болью? — спросила поднаторевшая в зубоврачебных делах Глаша.
— С болью? — переспросил Исидор Андрианович с трагической усмешкой. — А как быть с моей болью? Какой врач ее снимет? Не знаешь, Глаша?
Он пошел в кабинет, тяжело волоча ноги.
— Я подумаю, Настенька, — сказал он в дверях.
Стоматолог думал неделю. Внешне жизнь семьи Бадеевых шла своим чередом. Стонали пыльные старушки, Исидор Андрианович пересчитывал захватанные десятки. Чертыхалась Глаша. Как-то вечером опять пришел Владик. Стоматолог демонстративно удалился в свой кабинет. Он вышел оттуда лишь час спустя. Исидора Андриановича шатало.
— Украли! — сказал он Владику. — Увели!
Владик страшно смутился.
— Поверьте, Исидор Андрианович, — начал было он. — Я…
— Единственное счастье, единственную радость украли!
— Папочка, меня никто не крал! — воскликнула Настенька.
— Машину украли! — рявкнул стоматолог и, схватившись за сердце, повалился па диван.
Через две недели Глаша сделала для дворничихи обстоятельный доклад о событиях в доме зубного врача.
— Как он, значит, на диван повалился, так и не встал!
— Придуривается, — поставила диагноз дворничиха.
— Понаехали врачи. Небольшой, говорят, инфархт.
— Неужто помрет?
— Нет, уже вставать начал.
— Я же говорю, придуривается. А Настенька как?
— Уезжает. «Не хотим, говорит, папа жить в Москве. Не нужна нам ваша квартира…»
— Не с руки, значит…
— Ага, неподходяще. В Сибирь уезжают. Дескать, для ейного Владика работа там самая наилучшая. Дескать, там он развернется у полную силу, а здесь ему развороту не будет.
— Молодой, молодой, а деньгу, видать, любит!
— А как же иначе! И, дескать, ей надобно в Сибири жить — в тундре каменья искать… «Там, говорит, папа, работа меня внутренне удовлетворяет, а тут не удовлетворяет…»
— Стало быть, тоже свой рубль ищет! А как он, живодер?
— Не спрашивай! Как про каменья услышал, так у него язык отнялся. Сидит, ушами двигает…
— Переживает, значит!
— Страсть как переживает. Он ей и так и этак: здесь вам и комната, и отопление, и освещение, и родители, и богатство, а она головой мотает…
