Херманн не нуждался в советах дочери, чтобы стремглав броситься исполнять свой долг: она еще и не договорила, а он уже обувался. Потом разжег фонарь и помчался во весь дух. Добежав до вершины дюн, он услышал выстрелы и крики, зазвучавшие с удвоенной силой, едва стал виден свет фонаря на берегу. Херманн быстро направился к месту, откуда они доносились. Он повесил фонарь на прихваченный на всякий случай с собою железный крюк, вбил крюк в песок и по пояс вошел в воду; тут до него явственно донесся шум весел и голос, отчаянно взывавший:
— Человек упал в воду, слева от тебя, скорее! Спасешь — получишь пятьдесят флоринов!
Херманн уже скинул куртку и был готов броситься в море, как вдруг услышал в нескольких саженях от себя прерывистое дыхание и, вглядевшись, увидел, как на гребне вздымающейся волны какая-то белая фигура волочит что — то черное; оба плыли прямо к нему. Он узнал своего пса, Брафа, который уже вытаскивал человека на берег.
Осматривая утопленника, Херманн закричал что было сил:
— Сюда! Сюда, господа! Ваш друг уже не в воде; возможно, он спасен. Да будет благословен Господь!
— Браво! — донесся крик из шлюпки. — Браво и спасибо!
— Гребите, — крикнул Херманн, — гребите на свет фонаря, и я вытащу на берег вашу ореховую скорлупку. — Немного времени потребовалось для этого Херманну. Из шлюпки вылезли четверо мужчин. У всех был удрученный вид, особенно у доктора, который, впрочем, всячески старался приободрить своих друзей. Он принял фонарь из рук Херманна и поднес его к лицу утопленника.
Бегло осмотрев его, он промолвил:
— Возможно, мы спасем его, он умеет плавать и, должно быть, недолго пробыл в воде; но надо поторопиться! Итак, господа, берем Исаака кто за голову, кто за плечи, кто за ноги и быстренько тащим его на ближайший постоялый двор.
Сказано — сделано; ближайшим постоялым двором был «Schutter’s Hof»,[2] и Херманн помог доставить утопленника туда.
Исаак де Вильденстеен — ибо так звали господина, только что вытащенного из моря, — лежал теперь на столе, простертый во всю свою долговязость: доктор приказал раздеть его, растереть и набить в ноздри крепчайшего табаку, который обыкновенно служил каждодневным удовольствием хозяину «Schutter’s Hof», теперь вовсю помогавшему этой суровой экзекуции своими советами. Исаак, которого добрые четверть часа скорее скребли и колотили, нежели растирали, состроил жуткую гримасу, после чего несколько раз оглушительно чихнул.
— Спасен! — сказал доктор, протягивая Херманну банкноту в пятьдесят флоринов.
