— Мне все равно, но будьте снисходительны к моей наивности. Кондратьев скосил глаза:
— Ну уж что вы, что вы! Все это лишнее. Если говорить серьезно, я сам кое- чего не знаю. Задача в том, чтобы понять, что и зачем.
— Тогда, если хотите, продолжу краткий обзор.
— Ну, давайте!
— Вот еще о событиях в Палестине.
— О событиях в Палестине? — Кондратьев повернул голову и привстал на уровне моего плеча. Замахал кому-то, приглашая к нам в угол. И вот пробирается к нам новое для меня лицо.
— Вы еще не знакомы? — спросил с улыбкой Кондратьев. Познакомьтесь — доктор Домье… Присаживайтесь, доктор. Я думаю, что вас всегда интересуют события в Палестине, о которых расскажет нам наш новый товарищ. Доктор как-то хорошо, приветливо посмотрел на меня. Он выглядит на все пятьдесят. Лоб изборожден глубокими морщинами, а в глазах сверкают умные смешинки. У него необыкновенно выразительное лицо.
— Вы меня не поняли. По сегодняшним событиям ничего сверхсенсационного не расскажу. Германские и итальянские агенты ведут подрывную работу; там тоже уже есть фашисты. Они завозят оружие, создают повстанческие отряды… В Берлине, как я читал в «Правде», находится центр пан-арабской организации.
Доктор Домье совсем близко смотрит мне в глаза. Но вот он повернул свой строгий профиль на Кондратьева. Кондратьев молча улыбается.
— Ты имеешь лишь то, что видят глаза твои, — проговорил мягким голосом доктор Домье.
— Куда это вы заворачиваете? — спросил Кондратьев, глядя на доктора с улыбкой.
— Я чувствую, что мне следует рассказать одну историю, которая описана в Библии.
— Ну, давайте, доктор, говорите.
Доктор поглядел на Кондратьева, провел рукой по голове:
— Есть люди, вроде вас, которые мыслят по очень простой схеме, — опять скажете, что все библейские истории — басни, выдумки разные…
— Ну, ну, давайте, рассказывайте, обращайте в свою веру.
— Отчего бы и не обратить?.. Ладно, нужно к себе… я, признаться, устаю от таких разговоров.
Доктор встал и направился к своему месту, а Кондратьев выставил грудь:
— Мы с ним тысячу раз вот так говорили; упрямый, просто сил нет… Хочу еще вас спросить: ну, а что в театрах нового?
— Ничего нового… Мейерхольда закрыли.
— Закрыли театр Мейерхольда? Да ну!… Когда?
— В январе этого года… В декабре прошлого года появилась в «Правде» разгромная статья Керженцева, а через двадцать дней театр закрыли.
Очень интересно. Попросил бы рассказать.
Да что тут рассказывать. Многие не любили его за беспокойный характер. И конце концов все его тревоги и искания были не по их мерке. Я только хотел увидеть его, подойти я сказать какие-то слова, но не решился. Ну, я написал письмо Сталину, и в тот же вечер отправил по почте. Что вы написали? Я просил защитить Мейерхольда. Кондратьев посмотрел на меня:
