И еще. Она и как человек и как личность оставляет желать лучшего. В этом заключается еще одна грань проблемы. Ее нельзя назвать ни милой, ни хорошей. Я отдаю себе отчет в том, что, наверное, уделяю слишком много внимания необходимости быть хорошей и милой. Я понимаю, что существует масса других качеств, которые следует развивать в себе, что из меня и мне подобных, вероятно, следует выбить добродетельность и любезность вместе с тактичностью и что я, скорее всего, зарабатывала бы больше, если была бы чуточку более плохой и злобной, но тем не менее. Мне трудно найти общий язык с любой женщиной, которой наплевать с высокой башни на доброту и тактичность, поэтому мою проблему с Мэри Эллен можно свести к следующему: она меня пугает. Я не понимаю правил, по которым она играет, и втайне убеждена, что она не признает вообще никаких правил.
— Что ты судила? — поинтересовалась у меня Мэри Эллен, когда увидела, что я вошла на рынок.
— Пирог, — ответила я. — Собственно говоря, четырнадцать пирогов. А ты?
— Кексы, — сказала она. — Заодно нас и покормили.
— Матт съел двенадцать сырников, — сообщила я.
Мэри Эллен намотала на указательный палец длинную прядь своих светлых волос.
— Мне жаль, что у вас с Томом так получилось, — сказала она.
Я кивнула головой.
— Кейт себя чувствует просто ужасно из-за этого, — заметила она.
Мне понадобилось какое-то время, чтобы переварить услышанное.
— Ты ее знаешь?
— Она моя подруга.
— Разумеется, — сказала я. — Разумеется. Как же иначе.
— Она взаправду не верит в такие вещи, — сказала Мэри Эллен. — Еще несколько месяцев назад я говорила ей, что это совсем не клево. Понимаешь, совсем не круто.
Перед глазами у меня все поплыло.
— Она говорит, что Том отзывается о тебе очень тепло, — продолжала Мэри Эллен.
— Да, конечно. Извини, — выдавила я, — мне надо кое-куда отойти.
Словно в тумане, я направилась в дамскую туалетную комнату. Мне потребовалась целая минута, чтобы сложить вместе кусочки головоломки, хотя их и было-то всего три, и они легко образовывали цельную картину. Мэри Эллен знала о том, что Том спит с Кейт Пирс, еще до того, как об этом узнала я. И — что в некотором смысле было намного хуже — она хотела, чтобы я знала, что она знает. Ей было недостаточно, что меня унизили, а я об этом не знала. Она почувствовала, что должна привлечь мое внимание к моему же унижению. Я представила, как она каждую неделю читает мою колонку, мои колонки, в которых я самодовольно и подробно описывала, как стала жить с Томом, как мы покупали диван вместе с Томом, мое всестороннее счастье с Томом, и все это время она знала, что Том трахается с Кейт Пирс за моей спиной. Я почувствовала, что меня тошнит. Мне по-настоящему захотелось умереть. Какая-то часть меня могла смириться с фактом, что Кейт знала — я хочу сказать, что у меня достаточно причин злиться на Кейт, и тот факт, что она знала о своей интрижке с Томом до того, как об этом узнала я, был отнюдь не главный — но Мэри Эллен! Мой лучший враг! Женщина, которая не желала мне ничего, кроме зла! Я была уничтожена. И никак не могла поверить, что это Том поставил меня в такое положение. Я знаю, это звучит нелепо, но некая часть меня могла понять, как и почему случилось так, что Том теперь спит с Кейт Пирс, и даже то, что он несколько месяцев встречался с нею за моей спиной. Но то, что он делал это и отдавал себе отчет в том, что об этом узнает Мэри Эллен, знал, что его поступки вот так унизят меня — это показалось мне почти невозможным. Как такое вообще могло произойти?
