— А откуда бы ему знать? — Дрожащей рукой Мэри поставила чашку на стол. Она злилась сама на себя за то, что в обществе какого-то докторишки превращается в глупую, вздорную, истеричную девицу. Возмутительно, но этот тип оказывает прескверное воздействие на мать, на сестер… и даже на нее.
— А, ты заварила чай. Вот и славно! Вы ведь выпьете чашечку, Джеф? — Не дожидаясь ответа, миссис Грант скрылась в кухне.
Репетируя в уме очередную встречу, Мэри рассчитывала выглядеть воплощением холодного безразличия. Но Мейсон застал ее врасплох — тщательно продуманный план потерпел полное фиаско, а заученные фразы напрочь вылетели из памяти.
Что за кошмарный у нее вид! А этот негодяй сидит себе и невозмутимо рассматривает ее фотографии и вырезки из газет. Как он вообще посмел сюда явиться?
— Что случилось с твоей ногой? — Гость поднял на Мэри глаза.
— Разрыв сухожилия, мениск и черт знает, что еще… — Она наклонилась, резко захлопнула увесистый альбом, бесцеремонно отобрала законную собственность и прижала к груди.
— Кто оперировал? — последовал новый вопрос Мейсона, никак не отреагировавшего на явную грубость.
— Сэр Уолт Эббинс.
— Лучший из ортопедов.
— А я думала, сей титул принадлежит вашей светлости, — съязвила Мэри. — Во всяком случае, Сесиль так думает. Звоня домой, сестра всякий раз жаловалась на то, как сложно наладить контакт с новым врачом-консультантом и какого неповторимого, бесценного специалиста Оклендский госпиталь утратил в лице Мейсона.
— Кстати, как поживает Сесиль? — поинтересовался он.
— А то ты сам не знаешь? — небрежно бросила Мэри.
— Если бы знал, не спрашивал бы.
— Шагу ступить не может без богоподобного хирурга!
— Мне понятно твое враждебное отношение к медицине, но Уолт Эббинс в самом деле не имеет себе равных. Неужели операция не помогла?
— Я не испытываю ни малейшей враждебности ни к медицине, ни к медикам. — Кроме тебя как мужчины, мысленно добавила она. — А в чем дело? Заговорил профессиональный интерес? Может, операция прошла весьма успешно, и занимайся я чем угодно, кроме балета, то и не вспомнила бы о травме.
— Трагическая история. Что там писали критики? «Сцена утратила потрясающей силы юный талант», — процитировал он газетную вырезку.
— Трагедия — это смерть, стихийное бедствие и голод, — возразила Мэри. — Я не Мольер и не считаю балет основой мироздания. Классик преувеличивал, считая, что если бы люди умели танцевать, то не было бы ни войн, ни других трагедий.
