— Что ты собираешься делать? — с беспокойством спросил Ларье.
— Перерезать твои бечевки, сосиска!
— Как?
— При помощи моей пушки… У меня в столовой висит красивая леденцовая медаль, на которой написано: «Первый приз за стрельбу из пистолета»… Понимаешь?
Я зажал револьвер в руке, уселся верхом на сук и вгляделся в натянутые стропы. Их был целый пук. Чтобы перерезать этот клубок, понадобится не меньше двух полных барабанов.
— Ты готов?
— Да.
— Старайся не шевелиться. Когда почувствуешь себя свободным, ухватись за ветки, хорошо?
— Начинай!
Я согнул левую руку в локте на высоте лица, положил ствол револьвера на рукав и тщательно прицелился в первую стропу. Когда вы стреляете, нужно помнить, что не следует делать движения указательным пальцем. Нужно, чтобы ваш палец наползал на спусковой крючок, и тогда выстрел произойдет как бы сам по себе.
Револьвер подпрыгнул в моей руке. Я увидел, что веревка перерезана надвое. Я выстрелил еще раз, еще… При каждом выстреле разлеталась новая веревка… Клянусь вам, по сравнению со мной Буффало-Билл — просто растяпа! В четвертую стропу я попал, но не перерезал ее. Пришлось повторить выстрел! Оставались всего две веревки… Два выстрела — все было кончено!
У Ларье вырвался крик. Он не успел выпрямить руки, затекшие за долгие часы вынужденной неподвижности. Ему не удалось замедлить свое падение, и он скатился вниз, как мешок с песком, ломая ветки на своем пути.
Я услышал тяжелый удар — и ничего больше.
Включив четвертую скорость, я кубарем скатился со своего насеста. Я боялся, что он уже мертв.
Едва коснувшись ногой земли, я крикнул:
— Ларье!
— Я здесь… — застонал он в ответ.
Не приближаясь, я рассмотрел его. Он сидел на земле, и его левая нога была повернута под странным углом. По ее положению я понял, что он сломал бедро. Дело было дрянь!
Ларье жестоко страдал. Он позеленел и стиснул зубы, чтобы не закричать от боли. Если бы он не мог меня слышать, я бы заревел от ярости. Поймите, ребята, ведь я ничего не мог для него сделать!
В довершение всех бед на него напала икота.
— У меня сломана нога, — проговорил он. — Как же больно, Сан-Антонио! Неужели я заслужил столько несчастий!
Я вытащил бутылку виски и ловко переправил ему.
— Начни с этого… Потом подумаем, что делать…
Он подчинился, и алкоголь вернул его лицу прежний цвет.
Я вытащил из кармана мой складной ятаган, срезал две большие раздвоенные ветки, очистил их от сучков… Получилось нечто, отдаленно напоминающее костыли.
