Фальк расслабленно уселся перед мерцающим монитором компьютера. Только он один понимал все. Последний из племени цивилизованных. Цивилизованный мир кончился. Положив руку на мышь (нет, нет, не на крысу), он, обратившись в курсор, носился по экрану. Он, один, тексты и курсор. Хохотал, будто помешанный, гоняясь за текстами. Летучий Роберт времен постмодернизма несся вперед на своем стромате номер десять, оставляя позади мир. Профанация тайны, о которой он намеревался заявить в стромате под номером девятым, не свершилась. При включении осиротевший компьютер выдал лишь курсор, мерцавший в верхней части экрана монитора.
Стромат девятый
Искусство чтения
Как все-таки надлежало читать?
«Всякое сильное направление односторонне; оно приближается к направлению прямой линии и, подобно последней, исключительно, т. е. оно не соприкасается со многими другими направлениями, как делают слабые партии и натуры в их волнообразном движении из стороны в сторону; поэтому надо простить и филологам, что они односторонни. Восстановление и очищение текстов наряду с их объяснением, в течение веков выполняемое одним цехом, дало наконец возможность открыть верные методы: все Средневековье было глубоко неспособно к строго филологическому объяснению, т. е. к простому желанию понимать то, что говорит автор; найти эти методы было настоящим делом, которое не следует оценивать слишком низко! Вся наука приобрела непрерывность и устойчивость лишь благодаря тому, что достигло совершенства искусство правильно читать, т. е. филология».
А если книга уже давно не служит для филологии предметом изучения, поскольку исчезла вера в то, что за множеством выразительных сторон языкового знака скрываются и смысловые его стороны, смысл, который по воле автора в конечном итоге соотносится с Богом и может быть запечатлен в книге? В таком случае не исчезает ли любая апокалипсическая тональность? «Сама идея книги — это идея целостности (конечной или бесконечной) означающего. Целостность означающего как таковая возможна лишь при условии, что ей предшествует установленная целостность означаемого, которая оберегает ее записи и знаки, оставаясь при этом идеальной и от нее независимой. Такая идея книги, постоянно отсылающая нас к некоей природной целостности, глубоко чужда смыслу письма. Она обеспечивает энциклопедическую защиту теологии и логоцентризма от вторжения письма, от его афористической энергии и (…) от различия как такового».
