…на свой дом.
…Вот ИМР наехал своим стальным ножом на дом… Уперся…
И заревел, заскреб гусеницами, заелозил… Зазвенело стекло от вибрации…
БАБУШКА (неодобрительно крутит головой): Не уследила старуха – рассохлось окошко…
И – затих ИМР. Ничего он не смог. Дом сделан крепко.
На лице Оксаниной бабушки морщины, что мучительно было сжались в напряженном ожидании, распрямились, словно из-за туч проглянуло солнце… «Таки добрая хата…»
ИМР, перестав газовать, откинулся назад – дом словно оттолкнул его от себя. Поднял тогда ИМР гнутую битую сталь ножа над землей выше и уперся ею в стену, словно пробуя… Как подросток-шпана, получив отпор, начинает толкать в грудь, пытаясь выиграть время и сообразить, что ж дальше делать…
Вновь болезненно сжалось лицо старой женщины…
Треснула, отпадая, доска… Затрещала хата…
И – выдержала!
«Держишь. Стоишь…» – не верит своим глазам старая женщина. Словно даже удивлена этим.
Вновь газует, ерзает, истерически скребет гусеницами железное чудовище… Зря.
Весело, почти насмешливо смотрит старая женщина на этого чужака на своем подворье, и гордость в ее глазах: «Хата-то стоит! Не абы как сделана!»
…ИМР, газонув, дернувшись, сдает назад, поднимает нож высоко – на уровень человеческого роста, выше – и, хрустнув переключателем коробки скоростей, угрожающе с разгона бросается на дом…
И вмиг слетает вся храбрость с Оксаниной бабушки: испуганное – по-бабьи, по-звериному, до самой последней черты – испуганное лицо человека, дом, пристанище, семейный очаг которого – вот сейчас…
Глухой удар…
Кр-р-ряк! – и на высокой ноте рвется то главное, на чем держится дом, – главная связка дома и всего, что в ней и с ней… рвется жизнетворная пуповина человека с его родным домом, – которой, может, и сама Оксанина бабушка так больно никогда раньше и не чувствовала…
И бывшее жилище с треском всех сочленений, как старый, уставший от жизни человек, клонится в сторону, едет по земле – уже хлам, складывается, как картонная коробка…
…И только качается сломанная ветка там, где только что стояла старая женщина.
Прибор висит на шее у Сергея.
Он опускает зонд к земле.
Земля – это стертая в пыль траками ИМРов субстанция; некогда родила все то богатство, что на ней было, – была когда-то грунтом…
Из серой перетертой трухи торчит край ободранной таблички – дорожного указателя с перечеркнутой надписью «ЛЕБ…»
Сбоку застыл броник. У него мертвый, нежилой вид.
Броник стоит одиноко посреди выглаженной траками пустыни. Кажется, эта безжизненная плоскость тянется к горизонту.
