— Иногда, на кухне, — с грустной улыбкой призналась Маша.
Она в этот момент собирала наши грязные тарелки. Поставила их в раковину, пустила воду. И вдруг потихоньку запела.
— Думы окаянные, мысли потаенные…
— Бестолковая любовь! Головка-то забубенная! — подхватил Алеша.
— Тоже знаешь эту песню? — радостно удивилась она.
— Я все народные песни перелопатил, — с апломбом заявил Алеша.
— Фигня! — прыснула Старкова. — Это авторская песня. Юлий Ким сочинил! — и, не прекращая мыть посуду, продолжила петь. — Все вы думы помнитё! Все вы думы знаетё!
— Так почто ж вы мое сердце этим огорчаете! — уже во весь голос весело допел Алеша.
И даже я, будучи совсем дилетантом, мгновенно оценил, как идеально гармонируют их голоса, как красиво звучит то, что эта парочка так легко выдала небрежным экспромтом.
— Ма-ам!!! — снова раздался скорбный вопль из комнаты. — Вы опять шумите?!
— Все, моя ласточка!!! — оглушительно пообещала Маша и внезапно закашлялась. Громко, взахлеб, мгновенно задохнувшись. Лицо ее покраснело. Не прекращая кашлять, Старкова выбежала из кухни. И только хлопнула дверь в ванной комнате.
— Что с ней? — удивился я.
— Сорвала голос, — объяснил Алеша. — Еще тогда. Самый красивый женский голос, который мне только доводилось слышать. Из-за ерунды! — он только с досадой хлопнул себя по коленке. — Ай, что теперь об этом говорить!
Маша вернулась довольно быстро.
— Вот и все мои песни. Только и гожусь теперь — колбасу музыкантам строгать, — она развела руками с виноватой улыбкой.
Тем временем Алеша отпросился на минутку на улицу. Сказал — покурить. А мы с Машей остались сидеть вдвоем на кухне друг напротив друга.
— И что? С этим ничего нельзя сделать? — спросил я. — Лечить горло ты не пробовала?
— Гортанный нерв защемлен, — пожала плечами она. — Опухоль трахеи, говорят, доброкачественная. Из-за этого отек голосовой складки. Мне говорили, что где-то за границей, в каких-то швейцарских клиниках вроде научились это лечить. Но кто ж меня в Швейцарию выпустит? И сто тысяч швейцарских франков на операцию где взять? Так что я не переживаю. Горло — слабое место оказалось. Судьба такая. Бодливой корове бог рог не дал, — усмехнулась она, явно стремясь свести разговор к шутке.
— Все равно неправильно это, — от всего сердца сказал я. — Неправильно, что все вот так, — поправился я и еще сильнее смутился.
— И на кой черт вас только сюда принесло?! Жила себе спокойно, — вдруг посетовала Маша.
Она смотрела на меня внимательными карими глазами. И всем своим видом, включая небрежно сложенные полные губы, старалась продемонстрировать, что этот взгляд ничего не значит. Но получалось наоборот, что очень даже значит. Кто бы сказал мне тогда, что главным умением Маши было бросать свою жизнь ломтями на алтарь благополучия своих мужчин? Любивших и восхищавшихся, но никогда не оказывавшихся рядом в трудную минуту. Череда абортов оставила рубцы не только на теле Маши Старковой. Впрочем, озорной блеск сумасшедших глаз неизменно оставался при ней. Разве иногда, ближе к часу ночи его заменяла пьяная истерика.
