— А доказать можешь, что ты Алеша Козырный? — заявил мент своим противным тонким голоском.
Но в ответ певец вдруг начал захлебываться приступом булькающего, сдавленного смеха прямо в лицо суровому капитану. Он был все еще невменяемо пьян и лишен даже намека на инстинкт самосохранения.
— А-а, его поймали, арестова-али, велели паспорт показать! — вдруг взревел во всю глотку Алеша и уцепился руками за край стола. Гора картонных папок соскользнула на пол, наделав шуму. Часть папок рассыпалась, и листы протоколов, заявлений и других документов в беспорядке разлетелись по полу.
Дежурный вскочил, предвкушая хорошую взбучку, даже воротник на его рубашке агрессивно наклонился. Ёсиф инстинктивно зажмурился, чтобы не видеть неизбежного жестокого избиения. Он отшатнулся и замер в тоске.
— Цыпленки тоже хочут жить!!! — теперь уже любому, кто хоть раз где-то слышал записи Алеши, было очевидно, что это тот самый голос с цыганскими интонациями. Он не унимался, продолжая оглашать воплями дежурку и сопротивляться.
Капитан еще сильнее встряхнул тощее тело, и пальцы певца, наконец, отцепились от края стола.
— Погоди оформлять! — скомандовал капитан. Одной рукой он сгреб со стола магнитную ленту, другой ухватил за шкирку певца и поволок в свой кабинет.
— Ну, пипец Алеше! — тайком перекрестился клавишник.
Что меня подтолкнуло в этот момент — не знаю. Может быть, потому, что я еще не был пропитан этим вечным страхом неотвратимости возмездия, характерным для подпольных музыкантов. А может быть, наоборот — потому что мое положение было гораздо хуже и отчаяннее, чем у них. Но я действовал инстинктивно. Уж точно не успев подумать о возможных последствиях.
— Товарищ полковник! — ринулся я за офицером и проскочил следом в его кабинет, пока никто из милиционеров не успел среагировать. — Я вообще не музыкант, меня невеста ждет! — выпалил я, врываясь в комнату.
Капитан подтолкнул Алешу, руки и ноги которого болтались, как у манекена на шарнирах, в сторону дивана, стоящего возле стены в кабинете. А меня настиг дежурный, свирепо завернувший руку за спину.
— Отставить! — скомандовал офицер. — Кто такой? — спросил он почему-то не меня и не дежурного, а Алешу.
— Это Сережка, я ему сто рублей должен, — отрекомендовал меня певец.
Мент подошел к несгораемому шкафу, стоящему в углу кабинета, и загремел связкой больших ключей. Не без усилий, со скрипом открыл металлическую дверцу и извлек оттуда обычный бытовой магнитофон «Маяк». Водрузив его на стол, милицейский начальник достал из того же несгораемого шкафа еще и початую бутылку коньяку «Три звездочки», критически осмотрел ее и тоже поставил на стол. Он делал это с какой-то молчаливой торжественностью.
