Почему же этот человек так взволнованно взглянул на меня, прежде чем шагнуть под машину?
Наконец приехала «скорая помощь». Не без труда развернув складные носилки, полицейские уложили на них труп.
— Ладно, теперь поехали! — приказал полицейский в вязаном шарфе. — Я сяду с вами, чтобы показать дорогу.
Он удобно растянулся на сиденье во весь рост и сообщил, что впервые едет в американской машине. От любопытства он трогал своей красной, набухшей от холода рукой хромированные приборы и кнопки.
— А это что за штука?.. А это зачем?.. Сколько она жрет бензина?.. Действительно дает двести километров в час?.. А правда, что капот поднимается автоматически?..
О мертвеце не было произнесено ни слова.
Между полицейским и мной стояла ивовая корзинка с упакованными подарками. Она напомнила мне, что сегодня праздник и что меня ждут. Я почувствовал, как помимо воли снова возвращаюсь в предпраздничную атмосферу, которая предшествовала несчастному случаю. И тем не менее я только что убил человека. Человека, которого наверняка где-то дожидались его близкие, чтобы вместе встретить Новый год.
* * *
Комиссариат находился на маленькой тихой улочке. Его здание, пристроенное к почерневшей от времени мэрии, выглядело новым, но, несмотря на это, внутри уже стоял смутный запах казенного учреждения.
За деревянной стойкой, покрытой толстым стеклом, молча курили три инспектора. Тот, что сидел подальше от входа, читал одним глазом спортивную газету. Второй глаз он зажмурил от сигаретного дыма. Полицейский, который на улице констатировал смерть от несчастного случая, был здесь, приехав раньше нас. Он успел изложить происшедшее инспекторам, поэтому те ничуть не удивились моему появлению. Маленький толстячок с редкими волосами, гладко зачесанными назад, уже составлял рапорт. Чрезвычайно учтиво он попросил мои документы. Поскольку он понимал по-английски, то и принялся заполнять анкету. Затем зарегистрировал мое заявление, обращаясь ко мне при этом «полковник», а не «мой полковник», как принято во французской армии к старшему по званию, и не зная, видимо, как это положено в армии американской.
Я совершенно спокойно рассказал ему, что произошло; в конце каждой моей фразы он кивал, а затем принимался энергично печатать на машинке одним пальцем.
Я в это время курил. Наконец, он дал мне подписать мои показания, и я пододвинул к нему пачку своих сигарет. Благодарно кивнув, он выудил одну.
— Весьма сожалею, — вздохнул я, возвращая ему ручку.
