Сквозь тьму с О. Генри | страница 72
Ему было двадцать, когда он попал в тюрьму в третий раз, и поэтому его лишили всех человеческих радостей. Ему не разрешалось брать в руки книгу, ему не давали бумаги, он никому не мог написать письмо, да и получать письма ему тоже не разрешалось. Пусть там, в большом мире, и был кто-то, у кого душа болела за Дика — всё равно, запрет есть запрет. В течение шестнадцати лет до него с воли не доносилось ни одного слова, ни одного доброго пожелания.
Я не знаю ничего хуже, чем зрелище страданий товарища по несчастью. Дик страшно мучился тем, что ничего не знал о судьбе своей старой матери; желание узнать о ней хоть что-нибудь изводило его днём и ночью. Жива ли она, всё так же ли тяжело работает, как прежде, вспоминает ли о своём непутёвом сыне? Хоть бы одно словечко от неё! Это желание сводило его с ума.
И мне удалось получить для него это словечко. В благодарность он готов был отдать за меня свою жизнь. Это полученная им с воли весть и сподвигла его открыть сейф в «Пресс-Пост Паблишинг».
Я познакомился с Диком как-то вечером, гуляя по тюремному коридору, через пару-тройку месяцев после моего прибытия. Дик к тому времени сидел уже так долго, что надзиратели доверяли ему и разрешали покидать камеру и гулять по коридорам. Я часто видел его маленькую, нервную фигуру, вышагивающую туда-сюда. У него было смышлёное смуглое лицо и беспокойные серые глаза.
Я тогда работал в отделе перемещений и, уходя последним, запирал двери. Однажды я наткнулся на Дика в углу коридора — он сидел и жевал пирог.
— Хочешь кусочек, приятель? — спросил он. Вообще-то Дика побаивались из-за его гордого, непримиримого характера и, в особенности, из-за острого, выдающегося ума — таких среди обычных обитателей застенка сыскалось бы не много.
Я принял приглашение. Вот тогда он и рассказал мне о своей тоске по матери.
— Знаешь, приятель, это просто мука мученическая думать о том, как она страдает. Я готов голову прозакладывать, что она по вечерам стоит здесь, под этими адскими стенами, и её сердце разрывается от желания услышать хоть одно слово от меня. Ты знаешь…
Дик выложил мне свою историю. Узники любой тюрьмы жаждут выговориться, они готовы рассказать свою жизнь любому, кто согласится послушать.
В детстве Дик был уличным сорванцом. Папаша его служил в своё время в армии северян и умер от белой горячки, когда Дику было пять лет. После этого пацан всё время проводил в подворотнях, гоняя жестянки из-под консервов. Мать работала прачкой; она старалась, чтобы её сын не голодал, отдала его в школу. Иногда у них к обеду даже бывал суп с хлебом, а в другое время Дик добывал себе пропитание на помойках.