«Новая метла» — значит, в тюрьме будет новый начальник, и, как следствие, вся администрация обновится. В подобное время, в ожидании перемен, тюрьму всегда трясёт, как в лихорадке.
Я работал в слесарке. К моему станку подрулил надзиратель и жестом поманил меня за собой. Есть что-то невыразимо зловещее в приглушённых голосах и тихой, неслышной походке обитателей тюрьмы. Не промолвив ни слова, даже не зная, куда меня зовут, я отправился за надзирателем.
Подходя к вещевому складу, я понял, что уже не являюсь заключённым четвёртого разряда. Надзиратель спросил:
— Ты как, сможешь сыграть на тубе в воскресенье? Тебя переводят обратно в оркестр.
Музыканты в тюрьме — редкость. А я был одной из главных нот в оркестре до того, как меня швырнули в одиночку.
В воскресенье состоится официальное вступление в должность нового начальника, соберётся человек семьсот гостей. Начальник произнесёт речь для тысячи семисот заключённых. Мы, музыканты, будем развлекать гостей.
Проходя через кабинет капеллана по дороге в библиотеку, где собирался оркестр перед выходом на подиум, я увидел Билла Портера — как всегда, исполненный достоинства, он стоял у двери. Однако выглядел он чем-то озабоченным, даже, можно сказать, подавленным. Он поздоровался со мной.
— Полковник, вы выглядите совсем неплохо. Слава Богу, им понадобился тубист. — Он понизил голос и зашептал: — Сдаётся мне, что вы, кающийся грешник, впали в религиозный экстаз. При конторе капеллана имеется одно вакантное место. Вы как насчёт чтения молитв? Сильны?
Не знаю, чему я обрадовался больше: что есть возможность вырваться из слесарки или что Портер сохранил мне преданность, тогда как я подозревал, что он бросил меня в беде.
— Билл, клянусь дьяволом!.. Читать молитвы! Да я ещё и не на такое способен, только бы вырваться из слесарки!
Знал бы он, сколько мы молились, прося небесные власти избавить нас от ужасной работы по контракту!
Портер улыбнулся.
— Полковник, никогда не думайте, что я о вас забыл. Поверьте, я всеми мыслями был с вами каждый раз, как из подвала доносились крики какого-нибудь бедолаги.
Я взглянул на него, удивлённый явно ощутимым надрывом в его голосе. Его губы дрожали, а лицо посерело.
