Ее пальцы переместились к его затылку и зарылись в волосы. Она притянула к себе его голову и поцеловала, вбирая в себя его пряный, пикантный вкус.
Его кожа блестела от пота, в то время как он неистово трудился, скользя вверх-вниз по ее телу. Наполненная им, она чувствовала себя сытой и довольной. Его губы, сначала нежно коснувшись ее шеи, затем впились в нее со всей силой страсти. Но еще грубее были его зубы, терзавшие чувствительную кожу ямки ее ключицы. Обняв ее за шею, он с таким неистовством прижал ее к себе, что Лиззи перестала чувствовать, где кончается ее тело и начинается его.
Она прильнула к нему, как к спасительному линю, как будто он был тем единственным, что связывало ее с этим миром.
Его рука, скользнув между ними, устремилась вниз, чтобы найти укрытую в ее плоти чувствительную точку. Чуть осязаемое прикосновение вызвало в ее теле шквал новых ощущений, заставив забыться.
Вспыхнувший внутри жар взорвался искрами расплавленного экстаза, обжигая кожу. Сжав зубами его губу, она нежно коснулась его.
И ощутила, как глубоко внутри ее лона сотряслось от облегчения его тело.
— Лиззи! — выкрикнул он голосом, исполненным благодарности и удивления.
Он принадлежал ей. Неважно, куда уезжал, не важно, как долго его не будет, но он принадлежал ей. И всегда будет принадлежать. Ничто теперь не отнимет его у нее. Ничто.
Похоть — темная и свирепая — разлилась в нем, сотрясав тело, когда он ощутил во рту металлический привкус крови. Он не знал, чья она, его или Лиззи, но в тот момент его это ничуть не волновало. Его ничто не волновало, кроме одного — погрузиться в нее как можно глубже; погружаться снова и снова. Вокруг не существовало ничего, кроме зова ее тела и мелодии ее имени, звучавшей в его голове. Снова и снова.
Лиззи… Лиззи…
Когда она изогнулась под ним, натянутая, как парус, и взмыла на волне экстаза, он изменил ритм движения и ринулся в нее. Жаркое скольжение ее тела заставило забыть обо всем, когда его самого сотрясли спазмы экстаза. Марлоу не знал, сколько времени ему понадобилось, чтобы прийти в себя. С окончанием грозы наступили темные серо-зеленые сумерки, пустив их дрейфовать во времени. В какой-то момент он скатился с нее, чтобы освободить от веса своего тела, и остался лежать, вытянувшись на спине, глядя невидящими глазами в потемневший пололок.
Наполнив легкие воздухом, он ждал возвращения реальности. Ничто из прежнего опыта не подготовило его к тому, что он сейчас чувствовал. Усталость, изнеможение, опьянение.
