И это длилось годами.
Порой мы приходили на работу, не зная, что с нами будет.
Думаю, в это сложное время я и начал осознавать чувство любви к детям. Я начинал понимать, что наука, эксперименты, обновление образования, вся борьба в защиту идей — всё это было ни что иное, как защита детей. А силы для борьбы я черпал из двух источников: первый источник — любовь к детям, второй — вера в те идеи, которые помогали мне защитить детей.
Я бы сам отказался от своих идей, от всей своей науки, если бы увидел, что они бессильны уберечь детей от посягательств авторитарного насилия. Любовь и Вера — вот что начал я осознавать тогда, когда, отлучённый от детей очередным решением министерства образования, находился в отчаянии. Не знаю, способствует ли отчаяние озарению, но меня оно спасло — передо мной открылись всесильные источники Любви и Веры. И в дальнейшем бывали случаи, когда они возрождали меня прямо из пепла.
Конечно, в Грузии были люди — учёные, учителя, родители наших учеников, которые поддерживали нас. Но этого было мало. Нас начали поддерживать российские учёные.
О нас хорошо писала вся тогдашняя центральная пресса, газеты «Правда», «Известия», «Неделя», «Литературная газета», «Учительская газета», «Московский комсомолец», «Комсомольская правда», «Труд» и многие другие. К нам каждый день приезжали группы учителей со всех концов тогдашнего Советского Союза, из заграницы, из Америки, Германии, Чехословакии, Болгарии, Китая, Венгрии… Это была уже другая сила, которая противостояла местной реакции и воодушевляла нас.
Местная реакция…
Разумеется, это не вся Грузия.
Местную реакцию составляла группа людей, в чьих руках была сосредоточена часть власти, или же те, которые в борьбе с нами защищали самих себя, свои отжившие идеи, или же те, которые были чем-то обижены и потому мстили, были и такие, которые просто не могли не писать доносы в высшие инстанции.
Знали ли они суть наших поисков?
Нет, не знали, и им было неважно знать её.
Защищали ли они от нас что-либо святое?
Об этом тоже не думали.
Но что надо было другое делать авторам традиционно действующих программ, учебников, методических курсов?
Что надо было делать учёным, на которых надвигалось новое педагогическое воззрение?
Что надо было делать министрам, когда они видели, что в их епархии не всё складывается по их приказам?
Что надо было делать людям, которые просто не могли понять, что происходит?
Что надо было делать злым людям?
Это была небольшая группа людей, но они имели часть власти или доступ к власти.
