— А от сада хоть что-то осталось? — с надеждой спросил он. — Или там все перекопано?
— Да уж копано-перекопано.
— Жалко. А подвал у вас есть?
— Подвала нет.
Ромка задрал голову кверху и оглядел покрытую шифером крышу.
— А чердак чей?
— Чердак общий. На него никто не претендует. Лишь бы крыша не протекала.
— Ясно. — От матери Ромка перешел к дочери. — Катька, скажи, пожалуйста, а что у вас на чердаке есть?
— Там-то? Пыль да голуби дикие. Воробьи еще.
— Заходите, — пригласила гостей Александра Юрьевна, распахивая перед ними дверь.
— Ты, Рома, теперь на каждом шагу будешь клады искать? — с ехидством спросила Лешка, когда они оказались в просторной солнечной комнате с большими окнами, за одним из которых высилась раскидистая яблоня, — то, что осталось от большого сада.
— Ну, один-то у нас точно намечается. — Ромка потер руки и довольно улыбнулся. Ему здесь все больше и больше нравилось. Скорей бы оказаться на улице Сакко и Ванцетти.
— Это ваша главная улица? — спросила Лешка у Катьки, когда они, позавтракав, поднялись по горе наверх и остановились у Центрального телеграфа — высокого красивого здания, огромное табло на котором поочередно показывало время и температуру воздуха.
Подруга кивнула.
— Да. Когда-то она называлась Большой Дворянской, а потом стала проспектом Революции. А мама моя говорит, что его следовало бы назвать проспектом Бунина.
— Почему?
— А потому, что в его начале стоит бунинский дом-музей. — Она взглянула на часы. — Уже двенадцать. А вот и Марина Владимировна.
Катькины губы сами собой расплылись в улыбке, она помахала своей наставнице рукой.
Актриса шла по проспекту с двумя пожилыми женщинами, одну из них друзья видели сегодня утром на вокзале.
— Ирина Сергеевна и Антонина Борисовна — ученые из Петербурга, приехали сюда на Мандельштамовские чтения, а сейчас хотят пройти по местам, связанным с его именем, — объяснила Марина цель прогулки.
— Дарью Кирилловну бы сюда, — шепнул Ромка Лешке. — Как в воду глядела, что мы увидим эти места.
— Я не экскурсовод, — продолжала Марина, — да такой экскурсии и не существует, но когда я познакомилась с творчеством этого поэта, меня взволновала его трагическая судьба и роль нашего города в его жизни. И я постаралась как можно больше узнать о его пребывании здесь. А потом стала делиться своими знаниями с другими. Есть же Москва булгаковская и цветаевская, Петербург Достоевского, я и подумала, что должен быть мандельштамовский Воронеж. И выяснилось, что, несмотря на новостройки и огромные изменения, он существует, и я очень хочу, чтобы люди о нем знали.
