– Когда обстреливаются наши дома (дом в Ришон ле-Ционе, в котором живет Б., пока, к счастью, не обстреливался), взрываются наши автобусы (последний раз Б. пользовался автобусом несколько лет назад, когда туристом ездил смотреть замки Луары вместе с А.), – в этих обстоятельствах они требуют от нас сдержанности и пропорциональной реакции.
– Как хотелось бы мне каждый раз, когда это происходит, – продолжал Б., – пульнуть по Элизейскому дворцу и изучать пропорциональную реакцию, и записывать результаты в маленький блокнот.
Теперь уже и весь Кнессет Боевого Призыва охвачен воинственным духом. Кажется, даже Баронесса раскрасит сейчас помадой лицо в боевые цвета.
Нет, не зря любят в Еврейской Армии русских солдат! Всем видно, что В. в мыслях своих уже подхватил на плечи два “касама” и бодрой трусцой взбирается на холм, туда, где Секре-Кер напоминает ему знакомые луковки соборов Российской Империи. Он оглядывается с полдороги. Ба! Да отсюда можно и прямой наводкой!
Первой от милитаристского угара, как и следовало ожидать, очнулась Баронесса. Нет, она не станет подобно Французской Деве бегать по баррикадам со знаменем, и тем более с обнаженной грудью.
– А как жаль! Он запечатлел бы ее в бессмертных полотнах,– мечтает Эжен Б. Делакруа.
– Нет ничего прекраснее разъяренной Французской Девы, – вдруг вне всякой связи говорит Б. (Баронесса и Я. понимают его). Он на глазах меняет курс, он уже выписывает индульгенцию тому, кого минуту назад готов был обозвать лакированным галльским петухом. Баронесса окончательно тушит чуть не разгоревшийся пожар войны.
– Они, обитатели Острова Пингвинов, сами немного напуганы своими демографическими перспективами. Вот и клюют нас иногда. А Большая Бомба у нас от кого, забыли? И вообще, будешь болтать глупости, – продолжает она осаживать Б., – тебя не впустят в твой любимый город. – Имя этого города на букву П. Баронесса произносит жеманно и в нос, и Б. сникает окончательно.
– Это все либеральные профессора Острова Пингвинов, – оправдывается он. – Они вдохновенно вещают, и взором внутренним прорицают непрорицаемое, и зовут к высокому, и тает что-то в юных студентках, что обладает свойством таяния в них, а это и есть момент истины либерального профессора банальной сексуальной ориентации. И если он не дурак, а он – не дурак, то этого момента он не упустит. И это за наш счет, и совершенно безопасно, мы ведь не станем взрывать его автобус, не будем стрелять в упор в его детей от других либеральных профессоров. А если этот либеральный профессор – женщина, то она либо дура, либо бескорыстная дура, что еще хуже,– добавил Б. в запальчивости.
