Увы! Факт оставался фактом: наш сценарий по-прежнему напоминал сломанную механическую игрушку или, в крайнем случае, полуживого калеку. Финальная сцена, в которой Тони из чувства мести устраивает Рудольфу розыгрыш, а потом все, как водится, завершается счастливой концовкой, — никак не вырисовывалась. И Бергманна и меня раздражала затея с маскарадом, когда Тони наряжается в белый парик, подражая известной оперной диве. Ни мастерство режиссера, ни Фрейд, ни Маркс не могли поправить наше бедственное положение.
Чатсворт, судя по всему, тоже был не в восторге. К нам зачастил Эшмид. С точки зрения тактики его поведение было безупречным. Началось с того, что он позвонил. «Я тут оказался в ваших краях, — сообщил он, — вот и решил заглянуть. Ну как, поладили с Ишервудом?» Такой вот светский визит.
Однако Бергманн был стреляный воробей.
— Тайная полиция не дремлет, — мрачно изрек он. — Что ж… Теперь они за нас возьмутся…
Через пару дней Эшмид появился снова. На этот раз он уже совершенно беззастенчиво интересовался всем, что касается сценария. В центре внимания, само собой, оказалась финальная сцена. Бергманн покладисто изобразил все в лицах и, надо сказать, блистательно провел свою партию. Эшмид вежливо кивал, но было видно, что его одолевают сомнения.
Утром он опять позвонил.
— Я тут подумал… Мне пришла в голову мысль. А что, если Тони все это время знала, что Рудольф — принц. То есть с самого начала?
— Нет, нет и нет! Ни в коем случае! — отчаянно воспротивился Бергманн.
Повесив трубку, он впал в неистовство.
— Подсунули мне этого надушенного кретина, этого слащавого оборотня! Думают, у нас без него забот мало. Помяните мое слово, не сносить нам головы за это так называемое правое дело.
Как всегда, гнев уступил место философским раздумьям. Бергманн обладал одной удивительной чертой: он вникал в любую, самую, казалось бы, абсурдную идею, дотошно разбирал ее, будто принюхивался. Вот и сейчас он издал глубокомысленный звук.
— Ну-с, и все-таки интересно, что мы с этого будем иметь? Минутку… погодите. В этом что-то есть… Предположим, Тони…
Следующий день прошел в раздумьях.
Эшмид квохтал над нами, как заботливая несушка. Каждый день он либо звонил, либо приходил. Его ничуть не обижало наше откровенное презрительно-насмешливое отношение к его очередному озарению. Бергманн с мрачным удовлетворением констатировал, что его наихудшие подозрения сбываются.
— Все ясно. У них целый заговор. Саботаж чистейшей воды. Миляга Зонтик действует по инструкции. Чатсворт играет с нами. Он раздумал выпускать картину.
