Только что прошел небольшой дождь. Из степи наносило горьковатые запахи. Солнце, просвечивая сквозь дымчатую пелену облаков, начинало садиться. На дальних холмах пылали снопы густо-красных лучей.
Буденный свернул вправо, направившись через стан партизанской пехоты. Тысячи распряженных телег, а среди них кое-где пушки и зарядные ящики занимали огромную площадь от железной дороги до синевшего вдали древнего сторожевого кургана с каменной бабой. Вокруг слышался гул голосов, рев скота, конское ржанье. На зарядном ящике играли ребятишки. Тут же, на телеге с изготовленным к стрельбе пулеметом, мать кормила грудью ребенка. Простоволосая молодица в короткой исподнице, выставив колени, доила корову. Другие тоже занимались хозяйством. Кто кормил кур или гусей. Кто хлопотал вокруг подвешенного над огнем котелка. Слышались ритмичные звуки отбиваемых кос.
«Да, — думал Буденный, — вот так и воюй, связанный по рукам и ногам». Действительно, стычки с белыми больше сводились к защите беженцев, а не к уничтожению неприятеля. Надо было как можно скорее добираться к Царицыну, но некоторые отряды, разложенные думенковской вольницей, вообще не хотели двигаться дальше и на митингах выносили решения не уходить из родных мест.
Приехав в расположение конных партизан, занимавших старый казачий лагерь, Буденный отдал лошадь коноводу.
— Ну как, Семен Михайлович? — спросил Федя, оглядывая покрытого пеной жеребца, который, переступая с ноги на ногу, нетерпеливо перекатывал во рту удила.
— Хорош… Пойдет… — сказал Буденный. — Смотри выводи его хорошенько.
Узнав, что Думенко у себя, Буденный пошел мимо коновязей с привязанными вдоль них разномастными лошадьми. За ними среди землянок белели две-три палатки.
Скакал казак через долину,
Через маньчжурские поля.
Скакал он, всадник одино-окий…
донесся хриплый голос из крайней палатки, где помещался Думенко.
«Опять пьяный», — подумал Буденный.
Он вошел в палатку. Три человека, поджав ноги, сидели на попоне вокруг большой миски с вареной бараниной. Один из них, толстый, чем-то похожий на Тараса Бульбу, говорил, обращаясь к Думенко:
— Я хохол. А шо такое хохол? Душа нараспашку и мотня в дегтю. Душа широкая. Понимаешь?.. Дай я тебя поцелую! — Держа в руке щербатую чашку и расплескивая спирт, он лез целоваться.
Буденный кашлянул. Думенко поднял на него красное лицо с широким, как у быка, низеньким лбом, обрамленным потными кудряшками рыжих волос.
— Ну, чего надо? — грубо спросил он, толкнув большим пальцем закрученные кверху колечки светлых усов.
