Вдруг Парсел услышал призывный крик женщины: — Жоно! Жоно! Жоно!
Он обернулся, но дождь, с силой ударивший в лицо, на миг ослепил его. От группы таитянок отделилась высокая массивная фигура и направилась к матросам. Потом внезапно остановилась. Это была Омаата.
Все взгляды, как по команде, обратились в ее сторону. Великолепное темно-коричневое тело, шесть футов пять вершков роста. И хотя члены Омааты в отдельности значительно превосходили обычные человеческие размеры, все вместе создавало какую-то удивительную гармонию. Матросы молча уставились на нее. После отплытия с Таити они говорили об Омаате чаще, чем о всех других женщинах. Они почтительно восхищались шириной ее бедер, мощной спиной, огромными грудями. Ее физическая сила успела стать легендарной и давала повод для сотни самых невероятных выдумок. То она дружески хлопнула по плечу Маклеода, но не рассчитала силы удара, и бедняга рухнул на палубу, да еще отлетел шагов на двадцать. То она сломала шест, просто опёршись на него. То, желая позабавиться, разорвала конец толщиной с человеческую руку. Матросы любили пошутить насчет того, что будет, если такая великанша влюбится в коротышку Смэджа. Строились самые невероятные предположения, причем некоторые весьма двусмысленного характера. Но большинство сходилось на том, что Смэдж просто задохнется.
Омаата сделала еще несколько шагов, солнечный луч, прорвав черные тучи, скользнул по ее фигуре, и матросы могли теперь сколько душе угодно любоваться мощными выпуклостями. Парсел прищурился. Матросы походили на котов, восхищенно и боязливо любующихся огромной тигрицей.
— Жоно! Жоно! — крикнула Омаата своим грудным голосом.
— Да иди же ты! — обратился Маклеод к Джону Ханту, подталкивая его в спину.
Хант повиновался и, тяжело ступая, приблизился к Омаате. Он был одного с ней роста, такой же массивный, разве что чуточку пошире, и весь от подбородка до лодыжек покрыт волосами, чем заслужил уважение таитян, лишенных растительности на теле. Джон глядел на Омаату своими маленькими свиными глазками. Его покрытое рыжей щетиной лицо, казалось, было размозжено, расплющено ударом нечеловеческой силы, отчего раздалось чуть ли не вдвое в ширину и утратило нормальные очертания. Однако вид у него был сейчас не такой сонный, как обычно, и даже казалось, что он вот-вот улыбнется. А Омаата хохотала, показывая свои крупные белые зубы, и отсветы закатного солнца играли в ее огромных, как озера, глазах. С минуту они простояли лицом к лицу; потом Омаата, видимо, поняла, что ее Жоно тяжелодум и не следует его торопить. Она взяла его за руку, втянула в круг танцующих и, не спуская с него глаз, начала волнообразно вращать бедрами, гортанно подпевая в такт пляске.
