Граф слушал эту длинную речь Казановы сначала со скептическим безразличием, затем с легким недоумением, затем с изумлением.
— Да неужели вы не слышали?
— Не слышал о чем?
— Разве вы не просматриваете газеты?
— Иногда, — Казанова состроил гримасу. — Но как можно реже. Что они могут нам рассказать — разве что о незаслуженной победе санкюлотов и черни!
— Ну, я-то считал, что вы будете первым, кто здесь об этом узнает. Как же могли вам не сказать? Какие тупицы эти богемцы…
— Но что же это за новость, которую мне следовало бы знать? — прервал его Казанова. — Уж не умер ли гражданин Бонапарт?
— Нет, друг мой, — с циничной улыбкой ответил граф. — Войска генерала Бонапарта заняли Венецию.
— Что?! Никогда не поверю!
— И тем не менее это правда: Светлейшая республика Венеция перестала существовать. У Бонапарта спросили, какие будут приказания, и он мимоходом бросил: «Эта республика прожила достаточно долго». После чего высокопринципиальные республиканцы, его лакеи, мигом уничтожили старейшую в мире республику, а сейчас грабят труп. Несомненно, чтобы приободрить другие республики, как сказал бы Вольтер. Но вот газета — прочтите, что тут написано.
Казанова машинально взял газету, провел раз-Другой рукой по лицу и уставился на страницу, явно ничего не видя, несмотря на то что надел очки с сильными стеклами. Граф с изумлением заметил, что в глазах старика стоят слезы, а губы что-то шепчут. Молитву? Нет.
— Паоло Анафеста — шестьсот девяносто седьмой; Марчелло Тельяни — семьсот семнадцатый; Орсо Ипато — семьсот двадцать шестой; Мастро Милее — семьсот тридцать седьмой; Орсо Диода-то — семьсот сорок второй…
Это был перечень тысячелетнего владычества венецианских дожей с датами начала их правления, которые каждый венецианский ребенок знает со школы…
Казанова перечислил позабытые имена, бормотанье затихло, и надолго воцарилась тишина. Внезапно полено в камине разлетелось на куски, взметнулся фонтан искр и на мгновение вспыхнуло пламя. Казанова поднялся, бросил в камин вылетевшую головешку, чтобы она не прожгла деревянный пол, затем, повернувшись спиной к графу, прошел в противоположный конец библиотеки и стал возиться с крышкой грубо сколоченного сундука, стоявшего в углу. Когда он вернулся, очков у него уже не было; улыбаясь как ни в чем не бывало, он нес новую бутылку шампанского.
— Прошу извинить мои дурные манеры, — сказал он и принялся открывать бутылку, — ваша новость потрясла меня.
— Это я должен просить у вас извинения за то, что принес такую весть. Но я считал вас слишком большим космополитом…
