Лафкадио Смитс поначалу просто отказался верить в то, что Саймон сделал это, размахивая кистью со своих лесов. Даже когда художник указал на детали, доказывавшие невозможность использования трафарета, Лафкадио, весьма сведущий в вопросах, касающихся способов выдачи массовой продукции за изделия ручной работы, все еще не верил.
Тогда уставший доказывать Саймон взобрался на леса и почти не глядя стал наотмашь разбрызгивать краску, которая ляпалась на холст точно такими же рядами брызг, как и остальные. Теперь уже и Лафкадио вынужден был признать, что с рукой Саймона произошло нечто сверхъестественное и ужасающее.
Гориус Джеймс Мак-Интош покачал головой и пробормотал что-то насчет «стереотипного неудержимого бихевиоризма на художественно-творческом уровне».
— Впрочем, я никогда не слышал о таком стереотипизме, — добавил он.
Чуть позже Норман Сэйлор, еще раз обстоятельно поговорив о чем-то с Саймоном, провел длинную конфиденциальную беседу с Тэлли Б. Вашингтоном, во время которой сумел уговорить барабанщика рассказать всю историю о его прапрапрапрапрадеде. Когда же самого Нормана спросили о его собственных исследованиях феномена, специалист по истории культуры ответил лишь, что они «продвигаются». Однако уже перед самым уходом он заявил:
— Эти пятна действительно имеют характер навязчивой идеи. В них заключено то сводящее с ума ощущение незавершенности, которое просто-таки взывает к повторению. Было бы совсем неплохо, если бы каждый из нас, ощутив приближение этого чувства, тотчас переключался на какое-нибудь увлекательное занятие, способное хоть немного отвлечь от деспотично навязываемого изображения и звука. Играйте в шахматы, ловите приятные ароматы, ешьте конфеты, смотрите в телескоп на Луну, уставьтесь на светлую точку в темноте, попытайтесь полностью избавиться от всяких мыслей или что-то вроде этого. Попытайтесь создать контробраз. Возможно, кому-то из нас даже удастся угадать контрформулу — своеобразный антидот, действующий, как хинин от малярии.
Если в тот момент почти никто не заметил предостерегающее-зловещей нотки в заявлении Нормана, то все они прочувствовали ее значение в течение последующих семи дней. К концу недели шестеро интеллектуалов испытывали нечто среднее между параноидальной манией величия и доходящим почти до истерии отчаянием.
Появление Тэлли на телевидении увенчалось огромным успехом. Он взял с собой (совершенно случайно — как сам утверждал) копию большого ряда пятен и после соло на барабане поймал себя на том, что показывает ее дикторам и телеаудитории. Незамедлительно на студию обрушился поток телефонных звонков, телеграмм и писем — порой даже пугающих, если принять во внимание письмо какой-то женщины из Смоллхиллса, штат Арканзас, благодарившей Тэлли за то, что показал ей «чудесное воплощение Бога».
