XII
На другой день, в десятом часу утра, я занялся туалетом с особенною тщательностью, потом зашел к парикмахеру постричься и, скромно причесанный, как следовало молодому человеку в моем положении, отправился к господину Рязанову на Васильевский остров.
Петербургская жизнь научила меня, как надо ладить со швейцарами домов, в которых живут более или менее важные люди, и я без затруднений подымался по широкой, устланной красным ковром лестнице во второй этаж, получивши предварительно от швейцара сведения, что «генерал принимает, и у них никого нет». Я отдал свою карточку презентабельному на вид лакею и через минуту был введен в большой кабинет, уставленный шкафами с книгами и изящной мебелью, обитой зеленым сафьяном. За письменным столом, стоявшим среди комнаты, сидел господин Рязанов, небольшого роста, некрасивый, коротко остриженный брюнет лет сорока, в утреннем сером костюме. При моем появлении он отложил в сторону перо, отодвинул лист исписанной бумаги и поднял на меня небольшие черные глаза, зорко и умно глядевшие из-под очков. Проницательный взгляд этих глаз скрадывал некрасивость лица, придавая ему умное выражение.
— Очень рад видеть вас, господин Брызгунов! — проговорил он, чуть-чуть привставая и протягивая руку. — Садитесь, пожалуйста!
Я сел в кресло у стола и приготовился слушать.
— Вас очень рекомендует Николай Николаевич Остроумов. Он в восторге от ваших занятий и трудолюбия, а в особенности от ваших трезвых взглядов, столь редких, к сожалению, среди нашей бедной молодежи, — прибавил господин Рязанов тоном соболезнования.
Мне оставалось только поклониться.
— Вы, кажется, деятельно помогали Николаю Николаевичу в составлении записок? — спросил Рязанов, и, показалось мне, в его глазах мелькнула усмешка.
— Помогал.
— В составлении записки о среднеазиатской дороге вы, если не ошибаюсь, тоже принимали участие?
— Да, под наблюдением Николая Николаевича.
— Так… так… Она недурно написана, очень недурно, хотя, впрочем, сведения неверные…
Рязанов помолчал, оглядывая меня своим зорким взглядом, и наконец продолжал:
— Остроумов, между прочим, говорил мне, что вы были бы не прочь ехать на лето в деревню в качестве репетитора?
— Да, я ищу занятий.
— Вы занимались прежде репетиторством?
— Как же! И в гимназии, и по окончании курса я давал уроки.
— Вы прежде служили у мирового судьи письмоводителем?
— Да.
— И приехали сюда искать работы более подходящей?
— У меня на руках мать и сестра, а жалованье письмоводителя ничтожно.
