Когда священник начал службу, и Маргидо оставалось только ждать момента, чтобы прочесть надписи на венках, он погрузился в собственные мысли. Сколько осталось до того момента, когда он сам сядет на первую скамейку? И во что одеть старуху? Найдется ли в бюро одежда, которую можно было бы использовать? И кто сядет в церкви на остальных рядах, если семейство уже долгие годы ни с кем не общается?
Сестры Ингве рука об руку стояли у гроба. Они пели песню, которую сочинили сами на известную мелодию, но он был не в состоянии вспомнить ее название. Пели что-то про птиц и о том, что брат сам был птицей, перелетной птицей, которая внезапно покинула их, потому что стало слишком холодно. Люди на скамейках вовсю всхлипывали, сморкались, беспомощно и неуклюже вытирали глаза, проход между скамейками в дальнем конце церкви был забит, три подростка обнимали друг друга, на полу валялся сборник псалмов, по которому прошлось много ног, и он посерел от влаги. Как бы Маргидо хотел остаться здесь один, может, взять ключ у служащей в какой-нибудь из дней, запереться и посидеть в одиночестве, послушать, о чем говорят стены, и не стыдиться, что больше не верит ни в ад, ни в рай?
— Всему наступает свое время, всему, что происходит под небесами: время рождаться, время умирать, время сажать и время собирать урожай, время плакать и время смеяться, время горевать и время танцевать, время искать и время терять…
Совершенно случайно он осознал, что слова священника его трогают. Он несколько раз сглотнул. Во рту вдруг пересохло. Он был не в состоянии встать с этого стула, не мог собраться. Он поднял взгляд на фрески, гротескные фрески… Надо отвлечься от слов священника, окунуться в реальность, отвлечься от того, что резко отличалось от фресок на стенах. Одна была спрятана за криво повешенной доской, чтобы не шокировать современных прихожан, воспитанных на идеях о том, что христианство — это любовь, и что все проходит бесследно, сегодня Христос принимает всех, кто раскаялся и сознался в своих грехах, а сделать это никогда не поздно. На одной из фресок над воронкой сидел дьявол. Воронка вела ко рту лежащего грешника с раздутым брюхом, и вниз по раструбу струились дьявольские испражнения, изображенные в виде красно-коричневых комков.
У дьявола были крылья и козлиные рога, и еще один рог посреди лба. Дьявол хохотал, глядя на растущий живот грешника. На другой стене «красовался» еще один грешник, и из разных частей его тела вырывались семь смертных грехов, каждый грех в виде толстой змеи с раззявленной пастью, за которую крепко держались другие грешники. И над всем этим большими печатными буквами было написано:
