Она вспомнила клинику, блестящий линолеум, чистоту, дезинфекцию. Свинарник резко отличался от мест, где содержали домашних питомцев, но все равно поразил ее своей чистотой. Все, что здесь было, — было уместно. Солома и опилки, торф, о котором он ей раньше рассказывал, содержащий железо торф, благодаря которому поросята были розовенькими. Насколько она знала, свинки, повинуясь своим инстинктам, рылись в земле и поедали ее. Здесь слой торфа был небольшим и едва скрывал бетонный пол. Стены свинарника были из огромных каменных блоков, наставленных друг на друга, наверху виднелись маленькие окошечки. Пожалуй, они были самыми грязными в этом помещении, покрытые паутиной и толком не пропускавшие свет. Свинарник освещали лампы дневного света на потолке, тоже изрядно заросшие паутиной.
— Вот, смотри, — сказал Тур.
Насколько ее поразила величина свиноматок, настолько же потрясли ее поросята. Они лежали под красным обогревателем и спали, одной блестящей плотной кучкой.
— Какие крохотные… По сравнению с мамой, — прошептала она.
Свинья лежала и отдыхала, не поднималась. Весь ее живот был ярко-красным, ряды сосков выделялись на этом фоне темными точками.
— Сири устала, — сказал он, зашел к ней в загон, сел на корточки, достал кусок хлеба из кармана и протянул свинье. Она заглотала его, похрюкивая. Они хорошо знали друг друга, были тесно связаны, этот мужчина и свинья.
— А можно мне тоже зайти?
— Лучше не надо. Но я дам тебе поросенка. Сири не будет возражать, пока я здесь.
Он вытащил из груды спящего поросенка, поднял и протянул ей. Она взяла его, как новорожденного младенца. Он был бархатно-теплым и слабо пах молоком. Крошечный розовый пятачок был совершенно чист, хвостик стоял торчком. Она поднесла поросенка к лицу, тот заморгал, проснувшись, и засопел. Глаза под светлыми веками были небесно-голубого цвета.
— Какое чудо! — прошептала она. — Он прекрасней котят и щенков, и всех на свете. Само совершенство…
— Держи крепко. Если Сири станет ворчать, они тут же реагируют. Не знаю, когда они в последний раз сосали.
— Ворчать?
— Издавать звуки, призывающие к еде. Я называю это ворчанием. Тогда все малыши в полусне разом несутся к ней. И поросенок, который у тебя в руках, может вырваться и упасть.
Но Сири не ворчала, и малыш лежал спокойно, даже снова заснул. Турюнн не хотела его отпускать, могла стоять так часами, прижимая к лицу это маленькое чудо. Крошечное ушко жгло ей щеку.
— Им нравится прижиматься к другим. Думает, наверное, что моя щека — братик или сестренка, — прошептала она, прижимаясь губами к тельцу. — Подумать только, и он превратится в мясо. Бекон или ребра на мясном прилавке.
