Свои сукна дед покупал у фирмы «Шветаш и Зайдель. Ткани и сукна en gros»,[9] в Хаммерлахе. Здесь, за городом, русло Шпрее расширялось наподобие пруда. Мамины родители жили в старинном доме, улица У мельницы, номер один. Бабушка открыла в этом доме торговлю пивом в бутылках и овощами. Поэтому дедушка арендовал осенью яблони, растущие вдоль дороги между деревнями Грауштейн и Шёнхейде, и скупал у крестьян овощи. Тем самым он освобождал их от необходимости ездить в город. Это было важно для крестьян, так как лошадей забрали на войну, а полевые жандармы «патриотизировали» все надувные шины с велосипедов. Взамен владельцам велосипедов позволили приобрести эрзацшины в виде скрученной пружинящей проволоки. Спирали укреплялись на ободе колеса, и езда на велосипеде превращалась в муки мученические, треск и шум стоял, как от теперешнего мотоцикла с отпиленной выхлопной трубой.
Итак, дедушка выступал в качестве передвижной меновой и торговой лавки. Каждый день он проходил по песчаным дорогам равнины от двадцати до тридцати километров, таща за собой тележку. Тележка была нагружена фруктами или овощами, а сверху лежали дедушкины чемоданы с товаром — труд для него непосильный, но, разумеется, выгодный.
С долгим скрежетом останавливалась дедушкина тележка на нашем дворе, и дедушка целовал нас. Он покручивал светлые пепельные усы и подмигивал нам, он извлекал из ящика на тележке кусок сала или кружок колбасы, комок масла, горшочек тощего творога или кувшинчик пахты, украдкой тащил эти редкости к матушке на кухню — шкафы для хранения припасов на этой кухне были, как правило, пусты настолько, что даже мухе не нашлось бы там крошки для пропитания.
Затем дедушка показывал нам свои музыкальные карманные часы и давал поиграть компасом. Когда нам надоедали «технические чудеса» и пробуждалась жадность к новому, дедушка хватал нас, переворачивал вниз головой, и мы бегали ногами по потолку низкой чердачной каморки. Мы видели под собой стол и комод с фаянсовым тазом и кувшином для умывания, привычный мир переворачивался и был по-новому привлекателен, и тогда во мне росло стремление переменить точку зрения на мир, привитую мне воспитанием, на поэтическую.
Когда созревали яблоки на яблонях, дедушка являлся из города в старом овчинном тулупе со взятым взаймы биноклем. Он поселялся у нас на несколько недель. И если скипетр и корона на картинке в нашей книжке сказок превращали бородатого человека в короля, то овчинный тулуп и бинокль превращали нашего дедушку в яблочного сторожа, и нас восхищала в отце нашей матери его способность быть сегодня одним, а завтра другим.
