Еще один жеребенок появляется на свет
До ранней весны шотландские пони резвятся на выгоне, огороженном забором, через который пропущен ток. Между этим забором и проволочной изгородью соседского сада пролегает межа шириною в метр.
Наша кобыла Астра в том году рано ожеребилась и не хотела, чтобы ей докучали другие кобылы. Предродовые схватки сделали ее нечувствительной к ударам тока, следовавшим ежесекундно. Она перескочила через забор и в промежутках между схватками щипала молодую травку на меже. Там она и произвела на свет своего жеребенка, но, когда боли утихли, стала опять уважительно относиться к электропастуху и не пошла обратно на выгон.
Когда утром я услышал громкое ржанье и обнаружил мать и ее сынка за забором, еще не просохший жеребенок передвигался неверными шажками, а жизнь уже успела поприветствовать его ударами тока.
Я отключил электричество и загнал новенького пони и его мать обратно, в ограду. Озабоченная мамаша, обойдя табунок, отправилась — жеребенок на негнущихся ножках старался не отставать от нее — к нижней границе загона, а пять других кобыл и жеребец, одержимые любопытством, вышагивали за ними торжественной процессией. Астра затрусила обратно. Весь табунок последовал за нею, и все пони-тетушки, которым тоже вскоре предстояло ожеребиться, стремились обнюхать новорожденного. Тепло их тел приятно согревало его. Он позабыл об утреннем электроприветствии и, видимо, чувствуя, что родился в «лучшем из миров», отпраздновал это событие первыми неуклюжими прыжками.
С дерева свалились домишко, кровать и детская комната. Я нашел гнездо, валявшееся во мху, и обнаружил, что оно свито из сотен заячьих волосков. На дне его лежала визитная карточка прежнего жильца — маховое перо зяблика.
Трудно, очень трудно найти в лесу заячьи волоски, не легче, чем космические лучи в межпланетном пространстве. Как же усердствовала самочка зяблика, чтобы собрать их такое множество! Я почтительно снял шляпу, ту самую, с блестящими кнопочками на кожаной ленте.
Но шагов через тридцать я наткнулся на заячьи останки. Наверно, в морозную и снежную зиму заяц испустил дух с голоду, а его тощее мясо в обличье вороны или канюка перелетало с дерева на дерево. О его земном бытии свидетельствовали разве что несколько косточек да тысячи две волосков.
Почтения моего к самочке зяблика как не бывало. В силу самой своей природы я преклонялся перед любым достижением, и это врожденное чувство вновь заставило меня далеко отшвырнуть свой восторг и свои славословия.
