и еще много мест посетили, которых без него мне бы и не видать никогда. И наконец, в ночь Крисмес
[19] он пригласил нас к себе домой. Ну, что такое Крисмес, вы, конечно, знаете. Папа и мама пришли, и Фафар тоже. Вы не знакомы с Фафаром? Это — мой брат Фаридун. Американцу моему прислали двух жареных индеек — из самого Лос-Анджелеса. Не знаете? Надо же! Что же вы тогда знаете?.. Ну, это там, где Голливуд. Да нет, не ему одному прислали, им всем посылают, чтобы они в праздничную ночь не скучали по дому. А уж когда такого мерзавца посылают по его грязным делам в Тегеран, то тут уж и вовсе не скупятся — и индюшки, и пиво, и виски, и сигареты, и шоколад. Вы не поверите — я бы согласилась, чтобы он был убийцей, вором, гангстером, но только не это… Благодарю вас. Дайте мне еще капельку виски из той бутылки. Это, кажется, не американское? Они больше пьют «бурбон» — этот сорт отдает землей. Ну, конечно, это «шотландское» — у него такой резкий вкус. Похоже на самих англичан. Да, так о чем я говорила? Ага. В тот же вечер он сделал мне предложение. По всем правилам, за праздничным столом. Представляете, и я сама переводила! Интересно, правда? Никто еще так не выходил замуж. Сначала он нарезал индейку, разложил по тарелкам. Потом открыл шампанское и налил всем: и папе, и маме. Мама, конечно, пить не стала, а папа выпил. Я тоже пригубила. Сначала вкус показался мне терпким и вяжущим, потом во рту осталась одна сладость. Тут он и пристал ко мне: скажи отцу, что я прошу твоей руки. Он настоял, чтобы я переводила фразу за фразой: что он уже отслужил свой срок в армии, освобожден от налогов, что у него кровь второй группы, что он ничем не болен, получает в месяц полторы тысячи долларов, а когда вернется в Америку, будет получать восемьсот долларов, что у него в Вашингтоне собственный дом и вообще за ним не числится ничего, взятого напрокат или в рассрочку. Его родители живут в Лос-Анджелесе, он от них совершенно независим, ну и все такое. А папа с первого же вечера был готов дать согласие. Он сам мне говорил: «Смотри, дочка, не упусти свое счастье. Это ведь не шутка — из тысячи девушек, может, одной выпадает шанс выйти замуж за американца». До сих пор у меня в ушах звенят его слова: «Но ты сама понимаешь, жить с ним придется тебе. Попроси у него недельку сроку, чтобы подумать». Так мы и сделали, но, конечно, все было решено сразу. Узнала родня. Все наперебой стали приглашать нас в гости, обряды всякие начались. А как мне завидовали и перед ним как выставлялись! Мои кузины тут же со мной переругались. Отец был прав: это не шутка — выйти замуж за американца любой девушке лестно. Но ведь он моей руки просил, правда? Что же мне было — отрекаться в их пользу, что ли? Из всех родственников только бабушка была недовольна, все ворчала: «У нас везде родня: и в Исфахане, и в Кашане, даже в Бушире есть. Везде есть. А вот в Америке — не бывало. Откуда мы знаем, кто он такой? Что это за зять, к дому его не подойди, не порасспроси, не выведай что надо у соседей…» Ну и прочие устарелые бредни. Она и на свадьбу-то к нам не пришла. Нарочно взяла и уехала в Мешхед. Зато сама я была на верху блаженства. Мы пригласили знакомого чиновника из муниципального управления. Все наше семейство было в сборе, и американцев тоже немало пришло. А какие фотографии свадебной церемонии получились! Один из друзей моего мужа даже сиял фильм. Ох, уж эти американцы! Всюду нос суют. Лезут, спрашивают. Я же невеста! А они ничего не соображают, никакого уважения… Это что? А там кто? Зачем сахар мелют? Что написано на хлебе? Откуда привозят руту
