.
Есть свидетельства того, что социал-демократы, перешедшие на сторону Ленина, сделали это не из согласия с его формулировкой первого параграфа партийного устава, но из желания солидаризироваться с «решительностью» Ленина[104]. Неудивительно поэтому, что Ленин привлекал тех, кому импонировал сильный вождь. Иные из женевских большевиков были ранее народовольцами, они по-прежнему преклонялись перед отчаянно смелыми, готовыми на любой риск революционерами. Их, несомненно, восхищали волевые качества Ленина, и они сочувствовали неизменным похвалам героям семидесятых годов, столь частым в ранних его сочинениях.
Луначарский отметил, что большинство марксистской интеллигенции в Санкт-Петербурге и в Москве тяготели к меньшевизму, тогда как большевики привлекали к себе профессиональных революционеров из провинции[105]. Профессиональным революционерам, возможно, легче было освоиться с непритязательными повадками и заурядной внешностью Ленина, нежели с интеллектуальным высокомерием и напыщенными манерами вождей типа Плеханова. Кржижановский говорил, что Ленин походил на волжского крестьянина — и следует думать, что это обстоятельство было немаловажным для русских провинциалов, примыкавших к революционному движению[106]. Ленин принадлежал к их числу. Он был русским, уроженцем Поволжья — сердца России; он не был евреем (как Мартов, Троцкий и Аксельрод); он не учился в столичных университетах. Он обладал даром оратора, но речь его не отличалась гладкостью и изысканностью. Он был уверен в себе, однако чужд надменности, рафинированности, претенциозности.
Красноречивый источник, наиболее ярко описывающий взаимоотношения новой фракции со своим вождем — это мемуары Николая Валентинова. Один из профессиональных революционеров-провинциалов, присоединившихся к большевикам, Валентинов вспоминает, что по прибытии в Женеву из России в январе 1904 г. его глубоко поразила — вернее даже, потрясла «атмосфера поклонения», окружавшая Ленина. Лепешинский, к примеру, «обожал Ленина почти так, как сентиментальные институтки „обожают“ некоторых своих учителей». Он всем сердцем верил, что когда-нибудь Ленин совершит нечто великое:
«Все… увидят, какой он большой, очень большой человек. Старик наш мудр, — по всякому поводу говорил Лепешинский. При этом глаза его делались маслянисто-нежными, и все лицо выражало обожание»[107].
Религиозное почитание Ленина большевиками женевского периода смутило Валентинова — и он вознамерился препятствовать возникновению у себя подобных чувств. Ему это, однако, не удалось, и позже он признавался, что «влюбился» в Ленина
