Варваре Степановне казалось, будто стучатся в ее дом, просятся погреться. Как бывало еще при отце. Обязательно кто-нибудь забредал и непогоду. Отец зажигал лампу и, прикрывая ладонью свет, шел отпирать двери. Мама сердилась: «Дом в ночлежку превратил! Напустит Г>родяг всяких неприкаянных...»
Отец ставил самовар, приглашал к столу пришельцев м молча слушал долгие рассказы: про коллективизацию, про то, как убили кулаки председателя колхоза, а потом дом спалили. Много страшных дел передавали... Варвара напряженно слушала, хотя и страшно было, а
утром понять не могла: присннлось ей все или на самом деле слыхала? ;
Теперь никто не стучится в ее дом. И так тоскливд стало!.. Забыла, когда о своих родителях вспоминала, з тут на память пришли. Мать крикливая была, первая спорщица на Вольной улице. Она и дома свирепствовав» ла с утра до ночи. То кого-то упрекала, то грозила ко*| му-то, то желала «подохнуть, не сходя с места». Никтч ей не перечил, никто в спор не встревал, а она все рав1 но не унималась. Варвара целыми днями у соседей про1 падала, а отец (он маляром по найму работал) или в огороде копался, или что-то мастерил. Мать, бывало; надрывает горло, а отец спокойно что-то делает, будто не слышит, или сидит под яблоней на вкопанной в зем^ лю скамейке, курит длинную папиросу из газеты, «козыа ножку», и собаку гладит. Барсик припадал к его коле«] ням зажмуренной мордой.
Отец жил тихо и умер тихо: курил «козью ножку»^ гладил собаку, а мать поносила его в тот момент на чем свет стоит: он забыл набить обруч на бочку. Опомнились! когда Барсик завыл... 1
С тех пор мать изменилась, примолкла, даже разго4 варивать стала шепотом. Сидит себе под яблоней над скамейке, где муж всегда посиживал, и молчит. ;
А потом голодуха навалилась. Выменивали на вещи! льняное семя, толкли его в ступе и пекли лепешки —! горькие, черные, после них в желудке такая тяжесть была, словно камней наглотался. Мать опухла, лицо у| нее стало широкое и желтое, как тыква. И ноги опух-] шие — ткнешь пальцем, ямка так и останется. |
Приняли на квартиру беженцев с Украины. Помнит-! ся, дядьку того Махровым звали. С женой поселился и! с двумя ребятишками: мальчиком и девочкой. Был у ним полный сундук очищенной кукурузы — мололи они ее на ручной мельнице и варили кашу— мамалыгу. Один тольч ко разок и дали попробовать. ]
И вот еще что на всю жизнь запомнилось: мать лежит на кровати, Варвара сидит у нее в ногах, а квартиранты расположились на полу. Они и спали на полу, на домотканых дорожках, или, как их называли, подстилках. «Мы привыкли спать покотом»,— говорил Махров.
