Своей матери Кузя не помнил, а об отце только и слышал, что мать никому о нем не рассказывала: кто такой, где повстречались, почему он ее бросил? Родила и оставила сына в больнице: «Не нужен мне, куда хотите, туда и девайте!» Снесла как курица яйцо и айда в сторонку. Так и у него, как в песне, получалось: «Я не папина, я не мамина, я на улице росла: меня курица снесла...»
Может, вернуться, может, и впрямь повернуть оглобли? На всякий случай Кузя достал из кармана монету: «Если Женька тут, скажу — долг Крохотуле принес...», набрал побольше воздуха и толкнул дверь.
Сарычев сидел за столом, закрыв глаза, обхватив руками голову, и что-то зубрил. На нем рубашка в блестках, поясок с кистями (в самодеятельности, что ли, в ней выступает?).
Крохотуля спал. Его длинные ноги высовывались сквозь прутья кровати, на одной ноге висели голубые кальсоны, на другой — носовой платок. Вроде сушилось.
— Буди Крохотулю,— сказал Кузя. — Дело у меня серьезное.
— Тише ты! — Сарычев огчял руки от головы. — Видишь, человек спит?
— Буди, говорю: ты разбудишь — тебе ничего, а если я — придавит как букашку.
— Вот ты как обо мне думаешь! — Крохотуля присел на кровати, поднял то, что упало с его ног, повесил на спинку стула. — Что у тебя за дело? Да еще серьезное. Чего стоишь-то? Садись. Раз пришел, садись.
Кузя присел к столу:
— Я знаю и про фонарь, и про Подсолнуха. Все не так, как вы думаете, я своими глазами эту сцену наблюдал, вот как вас сейчас вижу.
— Ну и что? — сказал Сарычев. Дудкин мешал ему заниматься. — Зачем это нам?
— Как зачем? Подсолнух Женьку и пальцем не тронул.
— Чего это тебя так волнует? — засмеялся Крохотуля.
— А то, что вы гоните человека ни за что, наплевали, и все, а они прибавления семейства ждут.
— Давай выкладывай, в чем дело,— разрешил Крохотуля.
Кузе теперь спешить было некуда, он увидел на подоконнике бутылку с недопитым кефиром:
— Горло засохло, если размочу, а?
— Пей! — разрешил Сарычев. — Опохмеляйся.
Кузя вытряхнул кефир себе в рот и принялся рассматривать открытки — они веером висели над прикроватной тумбочкой Сарычева. Над кроватью Крохотули висело «Личное расписание». Оно заинтересовало Кузю. Он прочитал вслух: «Подъем в шесть ноль-ноль; пробежка 15 минут. Туалет, завтрак 30 минут, читать перед работой пслчаса, вечером — час. За нарушение — штраф и в зарплату без халвы. В субботу и воскресенье заниматься до шести часов вечера, с перерывами на обед».
