— Привезли к нам в госпиталь обгорелого танкиста. После операции положили в мою палату. Голова сплошь забинтована, только щель для рта... Поставили врачи Гришу на ноги, но зрение не вернулось. Мне доверили отвезти слепого танкиста к его родственникам — одна тетка у него осталась,— я и повезла. Пришлось заночевать у них. Слышу ночью разговор тетки с мужем: «На что он нам сдался, слепая обуза! Руки связал!..»
Возвратилась я в госпиталь, а душа покоя найти не может. Как там Гриша? Прнгшкла к нему, не хватает мне его, жалко до слез, так и с.чышу постоянно: «На что он нам сдался, слепая обуза! Руки связал!..» На Гришину койку раненого грузина положили, совсем еще мальчик, такой красивый! Ранение в живот. Не выжил... Сколько людей умерло на моих глазах, да хоть бы старые или больные, а то ведь молодые, здоровые, минуту назад богатырями были, а пуля, будто коса цветок...
Человек убивает человека. Как зверя! Сердце кровью обливалось...
Вернулась я в госпиталь, работаю, как и раньше,— продолжала Серафима Антоновна,— а Гриша у меня из головы не выходит. Не могла забыть, как он со мной прощался, обнял, и не оторвать его рук... Девятнадцать лет ему было тогда, а мне семнадцать... Ночные его рассказы вспоминала. В палате тишина: спят все, только иногда кто-то или застонет, или забормочет во сне, или водицы попросит, а мы с Гришей разговариваем и разговариваем. Он хотел геологом стать, до войны все в горы да по горам ходил, альпинизмом увлекался, а теперь самостоятельно до своей койки дойти не может... Жизнь, говорит, моя стала ненужной, темной. Рассказывал, как последний раз свет белый видел — ромашки сквозь пробоины в танке. Белое ромашковое поле и колесо от телеги — сначала он его за колодезный сруб принял. А после взрыва все пропало... Друг вытащил его, раненного, а сам погиб — немец подстрелил... Гриша переживал: «Из-за меня погиб, а кому я нужен теперь, слепой инвалид!»
Стал часто сниться мне. То он ходить учился: расставит ноги широко, руки вперед протянет, пальцами шевелит, будто воздух ощупывает. А то мы вдвоем по лугу бегаем, играем, как в детстве, друг дружку догоняем, а кругом ромашки и колесо от гелеги... Глаза у Гриши стеклянные, все в них отражается: и я, и ромашки, и колесо от телеги, как в зеркале. Потом мы, обнявшись, летим куда-то. Я прямо заболела от тоски, только и думала о Грише, плакала и в конце концов все рассказала главврачу. Он сразу же: «Поезжай, Сима, проведаешь человека, посылочку от нас отвезешь, приветы передашь, поезжай, девочка...» Ой, какой был человек наш главврач! Столько жизней спас, себя не жалел...
