— Короче, хватит трепотни! — перешел на русский, здравомыслящий супруг. — Здесь, не побоюсь сказать, «клондайк» в Якутии!
— Ну, почему же, котик, трепотни?.. Юбеск, те юбеск, драгул меу (Люблю, люблю, тебя мой милый)! — Аурика нежно обняла.
— Не зря, видать, — Аурой (золотом) тебя назвали. Помнишь, как я ехать не хотел?
— «Мороз и солнце — день чудесный!..». Север — это так великолепно!
— По партийной линии, можно, враз подняться! Депутатом Горсовета стать!
— Здесь, — в Вилюйске, — творил сам Чернышевский!
— Да какое дело до него!.. Нужно срочно, срочно пробиваться! Пока судьба благоволит! И вообще.
— Ха-ха-ха!.. «Жизнь надо пройти так, чтобы не было мучительно больно, за бесцельно прожитые годы!..».
— Твоя «возвышенность» уже достала, если честно!
Аурика сделала серьёзное лицо.
— «Кто жил и мыслил, тот не может, в душе, не презирать людей!..».
— Дура!!.. И чему, хоть только учишь бедных якутов?!
— Но в чем я виновата? «Печаль моя светла.». Может, кушать будем?
— Вот конфеты и шампанское! А я сваливаю на работу!.. У-у, глаза бы не смотрели!! Идиотка, жирная!!
— Ту ешть менунат (Ты прекрасен)! Друмбун, котик (Счастливого пути)!
Словом, Попа развернулся, плюнул и ушел в другой свой «дом», — коптильный цех.
Занимаясь с мясом, только и пришел, слегка, в себя. «Да-а, — дела, однако. И зачем я, дурень, в молодости, вдруг, женился на такой!.. Но тогда-то, Аурика, как конфетка, была сладкой. Худенькая, большеглазая смуглянка-молдаванка! Глупая, — хотя и сексуальная студенточка. Ну, а что ж теперь? Ума, по-моему, не только не прибавилось, но и, значительно, убавилось! Прогрессирующее слабоумие, как психиатры говорят. Впрочем, это пол беды!.. Накрашенная жаба, толстобрюхий бегемот, — вот, во что конфетка некогда, вдруг превратилась!.. Почему же муж, — как и в былые годы, — молод, статен и красив? Да любая девушка сочтёт за счастье, быть с ним рядом!
А её литературный бред на каждом слове?! Кто же вынесет, сейчас, подобное?!.. Если бы не дети, давно бы уж, отчалил в неизвестном направлении! Но, видать, придётся дотаранивать свой крест до самого конца! Как бы ни было, печально и жестоко!..» — Попа, от обиды, даже прослезился.
Внезапно, в двери, кто-то позвонил.
«Скорей всего, уборщица! — отреагировал Ион. — Надо открывать!..».
Прошел по небольшому цеху.
— Кто там?
— Это мы, Ион Михасевись! Новый уборщиса привёл, однако! Открывай, посыбче!
С мороза, в зал вошли старик-якут, начальник кадров, и, — о, боже! — чудный цветок Севера: юная Синильга!..
