— Помилуйте, Макар Петрович, на что мне эта дичь? Я сам от роду не стрелял из ружья и не знаю, как оно стреляет. Вся дичь — ваша. Мое почтение к вам всегда было непреложно, и если вы пособите моей карьере такою выгодною женитьбою, то я… и проч… и проч…
В таком роде разговор продолжался до самого ужина.
Четверо суток изволил кутить Макар Петрович на радостях, что поймал губернского гостя, и каждый вечер губернский гость почти сквозь слезы говорил Медведеву:
— Боже мой! Когда же мы будем сватать M-elie Фернамбук?
— Погоди, братец, время впереди, — отвечал Медведев, — не возьмет ее нечистая сила; завтра непременно поедем.
Приходило завтра, и опять та же история.
Наконец, на пятый день Медведев представил своего гостя семейству Фернамбук, а еще через день поехал сам с решительным предложением.
Это был роковой день для Юлиана Астафьевича. Задумчиво ходил бедный губернский секретарь по комнате, по временам щелкая пальцами; лицо его было бледнее обыкновенного; принужденная улыбка на тонких губах его превращалась в какое-то судорожное кривлянье; иногда он, тяжело вздыхая, обращал глаза к образам, иногда, подойдя к окну, очень правильно барабанил по стеклу модную песенку:
Во всей деревне Катенька
Красавицей слыла.
Он очень хорошо чувствовал, что в эти минуты решалась судьба всей его будущности; от «да» или «нет» зависело, быть ему достаточным человеком или прозябать в канцелярии, с перспективою седых волос, при великом счастии секретарского места и чахотки.
Напрасно Анна Андреевна старалась развеселить Чурбинского (это была фамилия Юлиана Астафьевича) своими шутками: он, против обыкновения, не понимал их, не старался предупредить окончание какого-нибудь анекдота, давно известного всей губернии, улыбкой удивления или громким хохотом. Юлиан Астафьевич был не похож на самого себя.
Пришло время обедать — нет Макара Петровича; вот вечереет — нет его; вот уже и самовар на столе — все его нет. Несносный день, несносный человек Макар Петрович!
Но вот зазвенел колокольчик, борзая тройка остановилась перед крыльцом, и в комнату вошел Медведев.
С первого взгляда можно было заметить, что Фернамбуковы его приняли за гостя: лицо Макара Петровича горело румянцем удовольствия, глаза блестели; он живо переступал с ноги на ногу, потирая руки.
— Ну, что, почтеннейший Макар Петрович? Решайте мою участь! Отказ? Гарбуз? Говорите, говорите, я наперед это знаю!
— В чистую, братец, без мундира и пенсиона!
— Так, так, я это знал. Душа моя это предчувствовала. На смех подняли!.. И не грех ли вам меня, беззащитного сироту, вводить в такие истории, будто я не понимаю, что я, а что они? Бог свидетель, я никогда и не думал о Фернамбуковых; вы сами затеяли неподобное; вам смех, а я что теперь стану делать? Еще под арест посадят!..
