Граф сделал несколько глотков из серебряного графина и продолжал:
— Рецепт приготовления я расскажу Вам позже, а вот состав напитка, болотный сельдерей, корни мандрагоры, сало змеи, кровь удода. Еще… не обессудьте… кровь девочки…
— Какой девочки?
— Юнны, разумеется.
— Благодарю Вас, жажда меня не мучает.
— Напиток Вам нужен для лечения.
Граф стал задыхаться, не смея преграждать дорогу настойчиво бьющимся в его мозгу догадкам. Отчетливо, ярко прослеживалась цепь ритуальных убийств, совершенных не без участия графа. Возмездие его страшило. Он стоял подле своих творений, как провинившийся юнец, и припоминал сопутствующие убийствам знаки Сатаны.
«Цветы в оранжереях и в саду — детище Берты Когда над ними склоняется Юнна, они так томны и нежны, так ласково зовущи. При моем появлении они сверкают, светятся, трещат, становятся загадочны, коварны, похожи на нее… Восковые куклы, ленты для могил и крыс, пытки слуг. Дьявол управлял моей душой. Спасти бы Христиана, тогда мы спасемся оба.»
— Вас беспокоят последние события? Не казните себя. Пылающий ангельский меч чаще оказывается догорающим прутом. Кто здесь умер при мне — запечатлен в моем искусстве, а значит спасен. А кто напишет мой портрет?
Христиан с удивлением обернулся на графа. После некоторого замешательства хозяин подземелья извлек баночку с обещанной мазью от гнойников, появившихся на теле Христиана.
— Граф, мне показалось… Что с Вами? На Вас лица нет.
— Иди к девочке Юнне… Она очень любит сниться по ночам всем нам. Приснись ей.
— Вы бредите.
— …Еще успеешь ее найти.
— Я отведу Вас, позову слуг.
— Оставь, мне скоро полегчает. Оставь меня.
Граф провел рукой по поверхности холста и оглянулся, выпучив глаза. Христиану стало жутко и он поспешил уйти.
— К черту все! — хрипел граф, собираясь с последними силами. — Я отравлен. Пусть меня сожрут оборотни, — и он по-новому увидел свои картины, водя глазами, и скользил его взгляд, не зацепляясь ни за один из образов. — Оборотень не я! Не я! Ты слышишь, Христиан?! Сжав в кулаке рукоять ножа, граф искромсал все холсты, превратив их в клочья. Граф вырезал крест, расстелил его на полу и лег. Глаза его безумно горели, он шевелил пересохшими губами, издавая нечленораздельные звуки.
— Берта! Ты меня сгубила… А? Ты пришла… Я слышу твое звериное дыхание. Ты пожаловала ко мне. Я отрекаюсь, пусть поздно… Христиан… ты помечен… опасайся.
Сжав руками горло, граф корчился от удушья. Так и замер он в своем последнем движении, вытянув руки к выходу из подземелья.
