— Где ж теперь наш героический еврей?
— В штрафбат направили.
— Так ему и надо. Пусть с винтовкой повоюет. Да в атаку сходит. В первой цепи. Слышь, Кондрат, ребята интересовались: а что, в штрафных батальонах одни офицеры?
— Ну да.
— И что, рядовыми в атаку ходят?
— А ты что, приказ двести двадцать семь не читал?
— Нет, не читал, — не дрогнув ни одним мускулом, ни нервом ответил Сороковетов. — Мне его гражданин прокурор зачитал. Раза три. Пока писарь приговор «тройки» строчил. А в руки ту бумажку так и не дали. Не доверили. А может, сомневались? Думали — неграмотный. Да нет, я расписывался. И что, — снова начал допытываться минометчик, — говорят, даже полковники в бой с винтовками ходят?
— Ходят и полковники.
— Ой-ей-ей! Это ж сколько офицеров надо, чтобы в батальон свести!
— Видать, хватает. Вот не выполнит рота приказ, не удержим мы плацдарм, и мне винтовку дадут. Да новую должность.
— Какую?
— Генеральскую! — усмехнулся Нелюбин. — При винтовке и окопе в полный профиль.
Минометчик ничего не ответил. Он знал, что на войне всякое бывает, что не поддается здравому смыслу, а потому возражать Нелюбину не стал. Сказал только:
— Удержимся, Кондрат. Мины мы из реки все перетаскали. Сунутся, врежем им как следует.
— Нам тут, Сидор, брат ты мой, деваться некуда, кроме как зубами держаться за этот овраг.
— А я бы, Кондрат, будь я маршалом, или кто там в генеральном штабе приказы пишет, штрафные батальоны по-другому устроил.
— Это ж как, товарищ маршал? Разъясни.
— А вот слушай. Всех политиков, интендантских и всякую тыловую шушеру в один батальон, а строевых офицеров, которых из окопов нахватали, отдельно. А то ж опять что получится: вперед окопники полезут, а эти обеспечивать их будут.
Вверху, за гребнем оврага, застучал немецкий пулемет.
— Решили, видать, до утра нас не трогать. На рассвете полезут. Ты скажи своим расчетам, чтобы спали по очереди. И вот еще что: когда до дела дойдет, минами особо не швыряйтесь. Неизвестно еще, сколько нам тут, одним-то, сидеть придется. Припас побереги.
— Неужто батя подкрепление не пришлет?
— Подкрепление… Дивизия переправляться должна. А когда, неизвестно. Видать, еще не подтянулись. Пока плоты свяжут, пока то да се…
— Кондрат, а я все лейтенанта нашего вспоминаю. Воронцова. Лихой парень был! Штык! Жалко его. Живой он или помер?
— Живой наш Санька. Письмо я от него получил. С последней почтой пришло.
— А что ж ты не похвалился?
— Некогда было.
— И что он пишет?
