Он пускал перед собой синие кольца дыма. Этому занятию его научил Штарфе. Удивительное дело, с унтер-фельдфебелем он воевал всего ничего, а вспоминает его чаще, чем кого бы то ни было. Обаяние личности? Бальк вспомнил эту фразу, суть которой когда-то заинтересовала настолько, что он проштудировал несколько книг и погрузился в философские трактаты, которые нашел в университетской библиотеке. Все, что он узнал и смог постичь, менее всего подходило к его бывшему первому номеру. Но тем не менее Бальк испытывал к погибшему товарищу и наставнику именно эти чувства. И тут ничего не поделаешь, в конце концов понял он. Все надо вначале пережить, потом придет осмысление. В том числе и всего того, что мы натворили на Востоке. И что еще натворим и с Европой, и с Германией.
Сине-сиреневые кольца-облака расплывались перед ним. И вдруг в самом центре очередного кольца Бальк увидел несколько точек. Они казались неподвижными, но увеличивались с каждым мгновением. Вот уже можно было разглядеть их боковые отростки. Он мгновенно понял, что это. И тут же, как неизбежное продолжение реальности, на берегу возле пирса захлопали зенитки.
— Воздух!
— Самолеты!
— В укрытие! Скорей! Скорей!
Все произошло так быстро, что даже он, не единожды переживший налеты русских пикирующих бомбардировщиков и три раза попадавший под штурмовку летающих танков Ил-2, не успел найти лучшего укрытия, чем лечь прямо у края платформы на заплеванную землю. Он уткнулся носом в спасительную благодать земли, чувствуя слева, откуда появились самолеты, высокий косяк бетонной плиты. Она-то его и спасла. Взрывная волна и осколки первых бомб скользнули по платформе и, сметая не успевших укрыться людей, их багаж, чугунные каркасы лавок, выкрашенные в черный цвет, и белые гипсовые вазоны с цветами, пронеслись над его затылком и зашлепали по деревьям примыкавшего к вокзалу сквера.
После первой волны самолетов показалась вторая. Бальк понял, что удар направлен на станцию. В тупике стояло много вагонов и несколько паровозов под парами. Все они были разбиты сразу же. Оттуда валил пар и черный дым мгновенно вспыхнувшего пожара. Загорелись вагоны и цистерны, и с каждой минутой они разгорались все сильнее и сильнее. На путях, среди разбросанных шпал и вывернутых, искореженных рельсов, метались какие-то люди. Видимо, охрана и машинисты разбитых паровозов. Бальк понял, что надо делать, чтобы уцелеть. Он вскочил на ноги, перемахнул через низкий парапет и метнулся через сквер в сторону пустыря. Там виднелись глубокие балки, похожие на противотанковые рвы, какие он видел в России. Отличие от русских было лишь в том, что эти заросли кустарником. Пустырь они вряд ли будут бомбить. Только бы успеть. В такие мгновения солдата спасает чутье, которое он приобретает за месяцы окопной жизни. Если пуля или осколок не находят его в первые дни на передовой. Включается некий неведомый доселе мотор, который направляет солдата туда, куда нужно. И, как правило, действует безупречно. Скорость — максимальная.
