Корень мандрагоры | страница 94
— Тормози, Мара, ты говоришь о любви как о живом боге.
— Ладно, скажу иначе: любовь — это сила притяжения, которая возникает между мужчиной и женщиной. Но эта сила, как правило, губительна для окружающих. А зачастую смертельна. По своей сути она ничем не отличается от силы, которую порождает жажда власти. Она приносит удовлетворение одному за счет того, что уничтожает другого. Ты можешь представить ситуацию, когда один народ любит другой? Что-то вроде: я люблю всех французов без разбора, только потому, что они французы! Или: для любого монгола двери моего дома открыты! Смешно, правда? Зато у нас куча примеров тотальной нетерпимости, когда одна нация презирает, ненавидит и фанатично жаждет уничтожить другую. У этого явления такие глубокие исторические корни, что ему даже дали отдельное название — геноцид. Как же в этом гнойном месиве любовь может что-то спасти? Да и что там спасать? Любовь — это случайная, хаотичная, беспорядочная флуктуация энергии в толчее человеческих эмоций. В сущности, любовь ничего не определяет, потому что она так же мелка и эгоистична, как и ее носители. А всеобщая, всепоглощающая любовь, о которой толкуют христиане, — это утопия и как таковая существовать не может. По крайней мере пока ее источником является обычный человек…
После этих слов Мара заглянул мне в глаза, и я увидел в них тоску и надежду. Тоску по истинной, а потому нечеловеческой любви и надежду на то, что она все же возможна. Возможна в новом человеке, вернее, в сверхчеловеке.
Я вспомнил Белку и то время, когда мы были вместе. Колоссальная сила, которая толкала меня к ней, была похожа на взрыв — она возникла внезапно, и целый год по моей душе носились ударные волны. Но эта сила исчезла так же стремительно, как появилась. Я любил Белку — милую девочку с огненными волосами и салатовыми глазами, но так и не смог ее удержать. Моя любовь не победила ее одиночество. Мара был прав: любовь не в силах никого и ничего спасти.
Мы подъезжали к какому-то полустанку. Поезд, скрипя железными суставами, сбавлял ход, и вместе с этим во мне пропадало желание продолжать беседу. Я чувствовал усталость от надежд Мары, потому что отныне переместил их в свой рюкзак ответственности и нес их на своих плечах.
За окном по-прежнему не за что было зацепиться глазу. Я смотрел в непроглядную темень и думал, что понимаю, чем меня привлекает затея Мары. За всю историю цивилизации было много попыток качественно изменить существующее положение вещей, но что делали и делают лидеры и идеологи тех переворотов? Они внушают идею массам, вселяют в людей религиозный трепет, вооружают их и указывают цель. Это полномасштабные акции, в которых принимают участие десятки и сотни тысяч, а то и миллионы жителей планеты. Фанатичная пропаганда, накал страстей, громадные арсеналы — все это сливается в единую волну, и такое цунами видно и слышно в любой точке Земли. А тут Мара, которому для революции нужна только вера в свою идею и я — доброволец-камикадзе. В то время, когда где-то по земле ползут тяжелые танки, небо застилают черные тучи истребителей-штурмовиков, когда орбита планеты опоясана сетью спутников-шпионов, а телевидение транслирует гигабайты агрессивной паранойи, когда человечество пытается что-то изменить, размахивая над головой, словно дубиной, оружием массового поражения, мы с Марой спокойно и незаметно путешествуем в Казахстан… чтобы заложить бомбу в самое сердце цивилизации — в суть человеческую. И никто не может заподозрить нас в измене, предательстве или терроризме. Мы идеальные диверсанты, какие-то прямо абсолютные шпионы, потому что нам не требуется даже алиби: раскрой мы кому-нибудь весь наш грандиозный замысел, нас примут за идиотов, и только. Все наше оружие — странная и даже безумная теория Мары да корень растения, который ждет нас где-то у подножия Тянь-Шаня. Именно в этом я ощущал прелесть и даже притягательность нашего мероприятия — оно не вписывалось ни в какие рамки здравого смысла, но при этом имело гармонию и железную логику. Я подумал, что Мара — инопланетный диверсант, а я — завербованный им агент. Я улыбнулся. Мара, словно уловив мои мысли, улыбнулся тоже.