Чуть позже я вдруг вспомнил про иностранца и оглянулся: немец щелкал гору на свой фотоаппарат и не обращал на нас никакого внимания.
В поселке мы разделились. Мара отправился на поиски информации, мы с Кислым — продуктов. Через три часа мы собрались снова, в кафе плотно заправились лагманом с лепешками и, навьюченные как верблюды, прямо через холмы пошли на юго-восток. Мара выяснил у местных следопытов, в каких местах есть ручьи с питьевой водой, и это стало определяющим фактором в выборе маршрута. Туда, куда вел нас Мара, нечего было и думать добраться на автотранспорте. На лошадях и тем более на верблюдах никто из нас никогда верхом не сидел, к тому же в этом случае нам пришлось бы брать с собой проводника, который отвел бы назад животных, а Мара не хотел, чтобы кто-нибудь знал, где именно мы остановимся. Так что мы закинули на плечи рюкзаки и, провожаемые внимательными взглядами стариков с коричневыми морщинистыми лицами, потопали пешком.
Мы шли целый день, изредка делая привалы. Кислый держался молодцом. Будучи в нашей экспедиции самым худым, он тем не менее тащил свой рюкзак с безразличием и спокойствием мула. А поскольку в провизию Кислый вложился на треть меньше нас с Марой, объясняя это перманентной бедностью, то и рюкзак у него был в полтора раза тяжелее, — он сам предложил такой вариант, на что я охотно согласился. Выбить из него, чертового скупердяя, лишний червонец все равно было невозможно. Мара же свою ношу попросту не замечал. Его глаза горели, и только здравый смысл не позволял ему перейти с ходьбы на бег. Но ему все равно приходилось останавливаться, чтобы мы не отстали и не потерялись. Пожалуй, из всей экспедиции только я обращал внимание на тяжесть своей ноши.
Всю дорогу Казыгурт оставался по правую руку. После обеда облако, обнимавшее вершину горы, рассеялось, открыв для обозрения две кривые белые полосы, спускающиеся с вершины на четверть горы. Это был снег. Там, у самого неба, царствовала вечная зима… Склоны приобрели бледно-кофейный цвет и покрылись тонкими росчерками черно-зеленых штрихов, обозначивших линии хребтов или выступы скальной породы… Гора менялась каждую минуту, и я не уставал наблюдать за этой трансформацией и любоваться ею.
За день мы прошли километров тридцать пять. Мара каким-то образом вычислил это с помощью компаса и карты. Судя по страшной усталости, которую я испытывал, так оно и было. В уступе между холмами наш уважаемый следопыт нашел ручей, и это означало, что путешествие завершилось. Вдобавок ко всему на вершине соседнего холма торчала высокая сосна с кривым стволом и костлявыми ветвями, а стало быть, отпадала потребность в поисках топлива для костра. Когда мы, вымотанные переходом, разбили лагерь, вечер уже укрывал долину и горы одеялом сумерек. Я поднялся на соседний холм и отломил от сосны пару сухих веток. Подняв к небу глаза, я увидел беркута — там, в вышине, солнце еще играло густо-оранжевым и малиновым, и в этом пласте сюрреалистичного света беркут неторопливо выписывал дугу. Я помахал ему, в ответ он взмахнул крыльями и заложил вираж в другую сторону. Должно быть, он тоже был рад нашей встрече.
