Снаружи нас ждала июльская ночь, со спелыми звездами и теплым душистым ветром, наполненным запахом налитой пшеницы, доносящимся откуда-то с полей за окраиной города. Хотелось раскинуть руки, чтобы пространство намоталось на них пушистыми невесомыми шарфами. Хотелось прыгнуть в эту ночь, как в теплую спокойную реку, и неторопливо плыть до самого утра. Белка резко остановилась, дернув меня за руку, удивленно оглянулась по сторонам, потом заглянула мне в глаза, заявила:
— Нет!
— Нет?
— Мы не можем просто так пойти домой.
Очевидно, она следовала какой-то своей девичьей логике. Я был не прочь эту логику постигнуть:
— А как не просто так мы должны идти домой?
— Я хочу вина! Вкусного красного вина! — Ее губы сложились в древний символ каприза.
Мне захотелось лизнуть их сию же минуту, но не от вожделения — в благодарность. В ту секунду я понял, что ее каприз выражает что-то, необходимое нам обоим: мы обязаны растянуть эту странную ночь настолько, насколько хватит у нас сил, а у Вселенной — терпения. Я подумал, что если я… если мы будем достаточно упорны, эта ночь вполне может подарить нам чудо. Я улыбнулся, Белка, неверно расценив мое молчание, добавила:
— У меня есть деньги.
— Да есть у меня деньги, — очнулся я. — Ты хочешь пойти в кабак или мы просто купим бутылку в супермаркете и посидим на лавочке в нашем дворе?
Она извлекла из складок ночи свой пальчик и ткнула им меня в грудь, сказала серьезно:
— Второй вариант мне нравится больше, молодой человек. «Мне тоже», — мысленно согласился я.
Мы пили вино, наливая его в пластиковые стаканчики, таращились в небо, застрявшее в куцых кронах тополей, смеялись, несли всякую чушь или замолкали на секунду, чтобы потом рассмеяться и снова рассказывать друг другу бессмысленную, но забавную ерунду. Я, после смерти отца погрузившийся в усталость и опустошение, медленно поднимался, выплывал на поверхность. Это странное сочетание: девушка, невозможная, как поцелуй ангела, ночь, полная спелых звезд, и терпкая виноградная кровь — все это размягчало мое естество, я чувствовал, что становлюсь податливым. Мне и вправду хотелось смеяться и хотелось, чтобы Белка была рядом со мной — и смеялась вместе со мной. Я думал, что из всех лекарств, духовных практик, химических или религиозных наркотиков эта смесь самая действенная.
— Почему тебя так зовут?
— Что?
— Гвоздь — что это за имя?
— А… вот ты о чем…
— Да, я об этом. Налей мне.
— Белочка, наши имена написаны клинописью на этом июльском небе. Никто не знает, как перевести эти руны на русский или любой другой язык. Так что все мы обречены носить имена, которые нам дали такие же безымянные создания, как и мы.
