Первым этапом большого пути был поезд Саратов — Москва. По договоренности с блюстителями морального облика сорока студентов-делегатов, первый перегон мы прокиряли вместе с ними тайно и неинтенсивно, а по прибытии на пересылку в Москву разбились на тройки по интересам.
До посадки на поезд Москва — Новосибирск было три часа. И я, как знаток злачных мест столицы, с ближайшими друзьями — Витей Уманским, дородным еврейским красавцем, и Эдиком Стразде, безродным потомком латышских стрелков, отправился в огромный пивной бар на Зацепе. Там, бросив одежды на лишний четвертый стул, мы заставили трапезное место разными пивами и начали их неуемно поглощать под собственную воблу, оставляя одного из нас смотрящим за шмотками, когда двое других отправлялись регулярно в сортир для подготовки к последующим возлияниям.
На минуту пропустив вперед себя Витю, я обнаружил в туалете возмутительную сцену. Какой-то неказистый мужичонка, уцепив интеллигентного Виктора Марковича за отвороты пиджака, шипел ему в лицо: «Еврей! Жидовская морда!» Я всегда был против расизма в любых, тем более, отвратительных формах. Поэтому я без лишних слов схватил мужичка за шиворот и засунул его мордой в писсуар, поддернув так, что физиономия застряла между бортиками. После чего с искренним возмущением пожурил Витю: мол, тебе говорят всякие гадости, а ты, здоровый боров, — ноль реакции!
На что невозмутимый красавец Витя сказал:
— Идиот, этот чекист — сам еврей и рассказывал мне, как его какие-то люди за это оскорбляли!
Ключевым словом в страшном признании моей излишней торопливости было «чекист», и я прошептал на ухо Уманскому:
— Вы меня не знаете, я убегаю, встретимся в поезде после отправления!
И, захватив пальто, ретировался из злополучной пивной.
После последнего гудка я вскочил в последний вагон, и был прав! Описсуаренный чекист не поверил в отсутствие преступной связи двоих выпивох с беглым третьим и сопровождал своих новых собутыльников Витю и Эдика до посадки, помахав им ручкой только после того, как убедился в отсутствии обидчика.
В Новосибирске наш вагон перецепили на ветку в Томск, и мы продолжили путешествие по долинам и по взгорьям. Стоял сорокаградусный мороз, и даже жарко натопленная вагонная печка не позволяла расслабиться в холодном туалете. Поезд был пассажирским и останавливался почти у каждого столба.
Кака Ильин (Кака — не оскорбление, а сокращение от Константина Кузьмича, тогдашнего аспиранта и будущего профессора химии), лучший артист клуба и КВН, пал первой жертвой незнаний и нарушений железнодорожных перевозок.
